Три цвета отражений
Шрифт:
Одна тучка собралась за моими плечами, уплотнилась, как пчелиный рой – но я бы и без неё сладил с пришельцем. Что мне его сабля и копьё! Я выше, мои руки сильней, мои когти… я не совладал с собой, когти выдвинулись, блеснув остриями.
– Саргиз, не смей, – вторгся в бешенство моих чувств голос царевны. – Это моя вина; я не предусмотрела создать запоры на дверях камор.
– Но царевна! – возразил я мысленно. – Он разрушил твой накопитель силы!
– Вырастим новый. Нижняя часть стержня цела, питающие нити не повреждены. Успокойся, Саргиз.
– Он
– Так говорят за Итиль-рекой, на закате. Он уверяет, что сделал это нечаянно. Он готов заплатить за ущерб.
– Хоть бы он отдал всё золото хорезмшахов, никто не вернёт накопитель. Я убью его.
– Саргиз, он твой брат по вере, – напомнила царевна.
– Вряд ли он признает меня за единоверца… – буркнул я; желание убивать тем временем рассеялось.
– Обяжи его клятвой, – подсказала царевна. – Он не воин, а торговец; он сможет раздобыть тебе книги, которые даже мои тучи не в состоянии отыскать.
Да, книги… Хоть я и слуга царевны, я – Саргиз сын Якуба из Мерва, верный Церкви Востока. «Люди книги» – так зовут магометане и нас, и иудеев, и огнепоклонников; можно вспомнить ещё расписные книги манихеев, по которым я учился красоте узоров.
Писание – такая же необходимая часть существования, как хлеб и воздух. Никакое небесное знание не лишит меня веры. Пусть земля – шар, летящий в бездне, пусть один из многих миров, где есть разум, что из того? Христос всемогущ, ему нет запретов и пределов.
Я начал осознавать смысл речей гостя – царевна шептала мне слова, услышанные в странствиях её послушными тучами.
Возможно, я зря прежде не интересовался народом русов, живущих на северо-западе. Язык их непрост, но красив и звучен. Признаться, мысль моя устремлялась по пути подвижников, несших свет правой веры на восток; Мар-Тума, которого франки и румийцы зовут Святым Фомой, пришедший в хиндское царство Кочин и крестивший в Кранганоре царскую семью, патриарх Акакий, основавший первую епархию в земле Хань… я посылал туда тучи царевны и насыщался знанием.
Не без стыда подумал я о том, что в ярости хотел убить гостя. Проклятие пало бы на мою голову!
Но вольно или невольно гость повёл себя недостойным образом. За это должна последовать расплата; так велит справедливость.
– У меня трое дочерей, – стенал коленопреклонённый купец, – как им прожить без отца?! Матери их уже нет на свете…
Женщины. Царевна не сердилась на меня, когда я, истомившись без людского общества, отправлял тучу в Самарканд, Хиву или хорасанский Нишапур. Долетали стаи сухих снежинок и до Багдада. Каюсь, этим я умножал людские суеверия и порождал сказки о крылатых джиннах, в виде облака уносящих девиц – но как иначе я мог найти себе собеседника? Прежде, чем пойти на похищение, я дважды честно пытался свататься – добром это не кончилось. Ни золото, ни бадахшанские рубины не могли примирить людей с моим обличием. Не помогал даже обет сочетаться браком по-христиански. Джинн-жених, верующий во Христа!..
И
Царевна, видя мою одинокую печаль, некогда сказала:
– Саргиз, хочешь, я насыщу тело твоей избранницы нитями, и она станет как ты?
Я наотрез отказался. Мой облик – неотменное условие служения царевне, и хоть он страшен, даже безобразен, в этом облике я неуязвим и могуч; таким и пристало быть мужу. Красота для мужчины – не главное, и иссечённый шрамами воин милей девицам, чем женоподобный юнец. Но лишать девушку её природной красы – недостойное дело.
Я сделал одиннадцать попыток найти свою желанную. Может быть, на этот раз мне повезёт?.. Не уверен. Достаточно взглянуть в зеркало воды, чтобы понять – я не пара никакой девушке. Хоть бы я жемчугом и янтарём рассыпался под ноги, не сотрётся из её очей мой страховидный образ.
– Ладно, – ответил я купцу на языке русов, – я сниму с тебя вину и отпущу, но при одном условии.
Условие, казалось, угнело его тяжелей, чем близкая смерть от моих когтей.
– Да как же… мне нельзя скрыть, кто ты и каков ты, господин зверь-человек! Не прогневайся, ни одна за тебя не пойдёт по доброй воле. Разве силой привезти – но чем так, лучше я здесь останусь и кончину приму.
– Мне нужна не рабыня, а подруга. Пусть сама захочет поселиться у меня взамен тебя, а если все откажутся – вернёшься ты, и я решу, как быть. Ты нанёс мне большой урон, сломав… – я задумался, как назвать кристалл, накапливающий силу, – …сломав драгоценный цветок, и я законно требую, чтобы ты возместил его.
– Скажи, во сколько раз больше золотом по весу ценишь свой цветок – и я отплачу, клянусь Богом-Вседержителем. Дай мне три года сроку!
– Сколько бы ты ни дал за жену, она не воскреснет; так и цветок. Я не изменю своего слова.
Купец понурился, но, набравшись сил, дал клятву.
– …но не раньше, чем я окажусь в Курске.
– Об этом не заботься – метель донесёт тебя и вернётся с той, кто решится жить у меня. Вот знак возвращения, – я велел немногим нитям выйти из меня и сплестись кольцом на пальце, после чего снял кольцо и вручил купцу.
– Курск – где это место? – спросил я царевну.
– Мне известно. Это селение в четырёхстах фарсахах от Гульмазара, за Хазарским морем.
«Значит, – подумал я, – туча с грузом покроет расстояние за время меньшее, чем от восхода до заката».
– Возьми, господин; это твоё, – подал мне купец накопитель, пламенеющий от собранной в нём мощи.
– Отдашь той, которая окажется смелее прочих. Пусть цветок будет моим подарком.
К накопителю я прибавил большой ларец, полный золота – ханьские ляны, безанты, отчеканенные в Кустантании, хорезмские динары.
Возможно, следовало остеречь купца, чтобы кристалл не оказался в руках камнерезов – иначе от его Курска останется пепелище шириной в пять фарсахов, но я рассудил, что во всём мире нет резца, способного оставить царапину на оболочке средоточия силы.