Три цвета отражений

Гелприн Майкл

– Пойми ты, глупая, что это благотворно! Я за тридцать лет ни разу не хворал, и не старился! Веришь ли, что мне за полвека? Сможешь тучами повелевать, с камнями говорить…

– Спаси Бог от такой радости. Очень-то мне надо разговаривать с каменьями; лучше с людьми. Много ли новостей услышишь от камней? Ты ему: «Здравствуй, валун-дядюшка!», а он: «И ты здравствуй; знаешь ли, на мне вчера гадюка грелась».

Полдня мы провели спиной друг к другу. Саргиз слова истощил, изображал обиду, и я тоже. Было время поразмыслить… рассудила я, однако, что не след мне дары принимать, которые не Божьим и не людским помыслом сотворены, и в чём их назначение – одной царевне

ведомо. И что это была за царевна? без лица, без рук, без ног, ворожейные нити из песка и воды пряла… Может, правда, что её волшба позволила Саргизу не стареть, но разве счастье это – жить и жить в обаянии нитей, глядя, как и дети, и внуки твои в могилу сходят? Не благо, а горе; столько горя человек не вместит, сердце разорвётся. Так я Саргизу и сказала; он смирился. Очень хотел он жить со мной в любви.

Чтоб кур фазаньих и гусей безмозглых не тревожить, в Курск мы въехали конные; Саргиз верхом, я в арбе, со всем скарбом. Кто нам дивился, так это половцы, к которым мы с неба спустились. На карачках к нам подползали, воя. Впрочем, подлости своей и в страхе не избавились – коней дали квёлых, арбу поломанную; тогда Саргиз достал цветок-камень и выпустил из него чуток силы – по степи пламя метнулось, войлоки на кибитках затлели. Тут нам и саблю поднесли, и кумыс в бурдючках, и мяса сушёного много, и двух невольниц подарили, лишь бы мы убрались поскорей.

Вот и Курск, вот и дом родимый! Встречал ты, град, князя Игоря Святославича в его тёмную годину – встреть и нас в нашу светлую!

Батюшка Кудьма вышел к воротам:

– Благодарствую тебе, молодец, что спас мою младшую дочь. Будь моим гостем… одного не знаю – как тебя звать-величать.

Саргиз показал ему цветок-камень:

– А это – помнишь?.. Звать меня Сергием.

Тут и сказке конец. Стали мы жить-поживать и добра наживать.

Князь слушал речи Сергия внимательно, но предостережениям о надвигающемся с юга Чингизхане не внял. Благо, чингизово войско Курска не тронуло, прошло стороной на Булгарию. Сергий очень сокрушался о монгольском разорении Ургенча и всего Мавераннахра.

В Курске дивились его обычаю целовать руку, коснувшись ею иконы, но понемногу Сергий перешёл на наш обряд.

Терем поставили – каменный, с резным узорочьем; Сергинька показал, что он умеет с камнем делать, и много восхищались люди делом его рук. Третьяк прозвал его греческим именем – Архитектон, что значит «старший над плотниками», а по-нашему – зодчий. Мужи нарочитые звали Сергия строить им терема и давали за это хорошую плату; строил он и церкви, а из Северского Нова-Города и даже Киева ходили у него учиться, и резной узор его приняли многие за образец.

В год нашествия неверного царя Батыги, из рода Чингизидов, у нас уже подрастали сыновья и дочка-ласточка. Мы перебрались в Смоленск.

К сему приписал Савелий Тимофеев сын Сергиев. От отца моего Тимофея, а он от отца своего Пахомия, а тот из рук пустынножителя старца Вассиана, перешло мне в наследство беречь и стеречь от недобрых глаз книгу «Повесть Сергия и Улианы», писаную, по преданию, собственноручно старицей Евдокией, в миру Улианой Кудьминой дочерью, вдовой Сергия Архитектона. Во многих бедствиях цела осталась сия повесть, и в смуту, и в годы борения супротив ереси никониан, и в пришествие предтечи Антихриста, назвавшегося император Пётр, и Бог даст, перейдёт к детям моим вместе с чёрным царь-камнем круглым, завещанном хранить, пока жив род Сергиев, стоящий за древлее благочестие и правду. В том помощник и предстоятель мой Исус Христос. Аминь.

Судьба

моя в родном мире была счастливой… и несчастной.

Старуху я победила и исторгла её в иной вариант бытия; это было воздаяние ей, равное тому, что она сделала со мной.

Вернувшихся изгнанниц недолюбливают, подозревая в них дух неуместных новшеств, заимствованных из других миров. Так ли это?

Я не преследовала и не угнетала сторонников старой царицы. Что же касается новшеств… Моя семья всегда отличалась беспокойством, непоседливостью и горячим нравом. Старуха держала семью в узде – а тут вдруг я, молодая и полная впечатлений. Я постаралась направить энергию семьи в научное русло, в разработку новых искусственных существ – но старым брюзгам и это претило. Посыпались нарекания; наконец, меня и семью обвинили в выращивании боевого снаряжения.

Я уступила сообществу цариц, допустила их представителей в свои лаборатории. Разумеется, там ничего не нашли. Но сам факт! шумиха!.. Самые ретивые стали говорить об отселении. Ну уж нет; чем ждать появления царевны, что возглавит недовольных, надо самой проявить инициативу. Я испросила дозволения цариц переместиться за грань и выбрать подходящий вариант бытия, где можно основать колонию. Мне предложили мир, в реальное время уже погибший, но некогда подававший надежды; условия эмиграции были жёстки – уйти в минувшее и взять ответственность за судьбу мира, и ни просьб о помощи, ни возвращения, пока не совпадёт счёт времён.

Я согласилась. Царицы были рады – убрать с глаз долой молодую выскочку; мол, поработает и поумнеет, паинькой вернётся.

Радовалась и я – там-то никто меня не будет сдерживать!

Первым делом я преобразовала две группы населения во вспомогательные расы – искусников и мастеров. Пусть будет не один Саргиз, а тысячи! и с более совершенной внешностью – я изменила жителей в соответствии с понятиями о красоте и силе, принятыми в мире Саргиза. Вот где понадобились смелые экспериментаторы из моей семьи. Дозированно вживляя в организмы слуг органические и неорганические средства поддержки, мы получили долговечных и выносливых существ с высоким интеллектуальным потенциалом. Одновременно прогрессоры, внедрённые в среду искусников и имеющие их облик, распространяли знания об энергетике. Вскоре наши усилия принесли первые плоды – искусники сами изготовили первые накопители и зарядили их от наших источников питания.

В это время я позволила себе посетить мир Саргиза; это не нарушало запрет цариц на возвращение – хотя я проникала в реальное время, свой мир я не навещала.

Что касается развития технологий, мир Саргиза заметно вырос; здесь появились даже примитивные образчики искусственной живности. Обнаружила я также зачатки эфирной и нитевой систем обмена сведениями и без труда включилась в них.

Всё, всё изменилось в знакомом мне мире. Кустантания теперь звалась Истанбулом, и там жили тюрки, и не было больше румийского базилевса.

Я выяснила, что немного позже моего отлёта тюркский лидер Тимурленг приказал истребить ассирийцев-несториан от страны Хань до страны Шам, что и было исполнено с величайшей жестокостью – почти до реального времени кое-где высились горы черепов замученных христиан, и мастер Верещагин из страны русов запечатлел их на картине. Я была горько опечалена – скорей всего, мой Саргиз погиб в этой чудовищной резне!

Командное устройство, оставленное мной Саргизу, на сигнал не отвечало. Разрушить его здесь не сумели бы – значит, истощился вложенный в него заряд, и оно стало просто круглым слитком, непонятным местным жителям.