Три цветка и две ели. Второй том
Шрифт:
– Открой дверь, – ласково попросил он.
– Хер тебе, и иди ты на хер! – донеслось до него. – Щеколда надета, лилия для тебя повисла – и нечего там стоять!
Рагнер закатил глаза, говоря себе, что знал заранее, что так всё и будет, но зачем-то поперся к этой двери, как изгнанный из дома пес. Сжимая руку в кулак и желая отколотить дубовую створку, он постоял еще мгновение и вернулся к себе. Маргарита же залилась новыми слезами, вытирая глаза краем детской рубашечки, какую она недавно вышивала и думала, что счастлива.
***
Следующим утром Маргарита не разговаривала
И вдруг окованный железом сундучок с ее серебром вынесли из тамбура и погрузили на сани, устроив его среди других ларей, ящиков и тяжелых сундуков. Когда Рагнер появился, Маргарита указала на свой сундук с серебром и молча дернула головой, посылая вопрос глазами.
– С тебя два сербра, – ответил он. – За всё: за этот плащ, детские одежды и прочее… Вот куда, скажи, мне девать все твои тряпки? Чердак и так завален барахлом из Рюдгксгафца. Оказала бы мне услугу, забрав свои наряды. Что мне делать с твоими платьями и бельем теперь? Не слугам же раздать…
«Конечно, Лилия Тиодо же захочет новый гардероб! Это хочешь мне сказать? – со злобой думала Маргарита, продолжая хранить молчание. – Мои убранства не пригодятся ей, такой худой и длинной дряни?!»
Рагнер, чувствуя себя глупо, помялся рядом с насупленной девушкой, ожидая Адальберти и Алорзартими. Разглядев, что под объемным белым плащом она держит ларчик – тот, самый, какой он нес летом, герцог сказал:
– Дай мне ларчик, я его донесу. Я помню, что он тяжелый. Маргарииита, – протянул он. – Ну ты же о малыше должна думать, а не только о себе. Тебе нельзя носить тяжести.
Он попытался открыть ее плащ и отобрать сундучок, но Маргарита увернулась, едва не упав.
– Уйди! – со слезами в голосе выдавила она. – Куда мне сесть в санях? Прямо на сундуки?!
– Ты, Соолма и Айада поедете в других санях, – вздохнул Рагнер, поздравляя себя с тем, что она хотя бы начала говорить. – Их еще шкурами застилают. Дай ларчик, прошу. Даже молю.
Усиленно показывая лицом, что она не хочет этого делать, Маргарита отдала сундучок, а Рагнер поздравил себя снова.
– Из-за малыша, – буркнула Маргарита, и он кивнул.
– Соолма будет с тобой в одной каюте. Я не для себя ее беру, а для тебя, – вздохнул Рагнер. – И не возражай, – остановил он Маргариту, открывшую рот. – Если ты начнешь рожать на корабле, то ни я, ни принц Баро, мы не знаем, что с тобой делать. А мне матери Мираны на всю жизнь хватило… Будешь отказываться,
Маргарита ничего не ответила. Не зная, как это понимать, как ничью или как шаг назад, Рагнер добавил:
– Айаду я беру с собой, потому что ее никому здесь не оставишь. Ест она только с моих рук, Соолмы и твоих. А мы все будем в Брослосе…
Тем временем Нёген затащил на сани последний сундук принца Баро, и конюхи медленно повели четверку лошадей через изогнутый проезд в надвратной башне. Другие выкатили новые сани, и пошли за лошадьми. Когда Рагнеру вывели Магнгро, он отошел, чтобы прикрепить ларчик к седлу.
А Маргарита огляделась – она уже успела привыкнуть к мрачным сизым стенам, квадратным башням, четырем кленам перед «дворцом»… Даже темный тамбур не казался ей более страшным. Подняв голову, она с грустью посмотрела на третий этаж – на три больших окна светлицы и два маленьких окошка детских спален.
«Ничего, моя принцесса, – погладила Маргарита под плащом живот. – У тебя будет другая чудная комнатка. И там у тебя будет мама, целых два дяди, тетя Беати, сестренка Жоли и дедушка Жоль. Папа нам не нужен, поверь мне. Они пьют и изменяют. Без них намного лучше».
Пока запрягали устланные овчинными шкурами сани, Рагнер помог Маргарите в них сесть и даже заботливо укутал ее ноги в эти шкуры, ведь нагибаться она не могла. На ее колени он положил медвежье покрывало.
– Пока будем ехать до порта, успеешь замерзнуть… – пояснил Рагнер. – Ну куда же все запропастились?.. – ни к кому не обращаясь, тихо проговорил он.
«Уж не терпится от меня избавиться, – додумала Маргарита. – Интересно, Лилия Тиодо, когда сюда въедет? После его возвращения или еще до этого? Если увижу ее в порту, то точно до этого. Будет касаться, дрянь, всех моих одежд… даже белья. Надо было все жё взять ту новую хлопковую сорочку, какую я справила к Возрождению… А эта Лилия еще и посмеяться найдет над чем. Наверняка скажет, что я толстая. Ну почему именно она?! Ненавижу тебя, Рагнер Раннор!»
Появление в переднем дворе Соолмы и Айады прервало ее мысли. Пока Соолма садилась в сани, Рагнер укутал собаку в два одеяла так, что из одеяльного кокона торчала только ее свирепая черная морда.
Раоль Роннак покидал Ларгос вместе с Маргаритой, испытывая смешанные чувства. После того как Рагнер едва его не убил, «черноусый» радовался, что окажется подальше от герцога Раннора, но сожалел о хорошем жаловании и обильном питании; грустил о неминуемом уходе из его жизни Соолмы и туманящего разум шевеления ее шуршащей юбки.
А Огю Шотно донимал тут же, во дворе, Рагнера.
– Ваша Светлость, я выяснил то, от чего ваш черный сыр лечит! – с пылом говорил он. – У меня слабый желудок, и по утрам, особенно после того подлого отравления, меня мучают колики, а сегодня утром я едва разогнулся, но, конечно, пересилил боль – встал и пошел на обход. И совершенно случайно я скушал кусочек вашего сыра – колики в животе прошли уже через пару минут, а спустя час я стал чувствовать себя необычайно легко… после, так сказать, уборной.