Три цветка и две ели. Второй том
Шрифт:
– Так, значит, ты сама решила уйти?! – выслушав ее, спросила потрясенная Марлена. – Да ты лишь о себе думаешь! – возмутилась она. – Да хоть раз, что б я еще… Я душу из-за тебя чуть не загубила! Тогда, когда согласилась помочь Лодэтскому Дьяволу, – я ведь прекрасно знала, что он убьет Совиннака. И я не хотела поддаваться мести – но из-за тебя поддалась! – указала она на Маргариту ножом. – А ты, глупая девчонка, то любишь Лодэтского Дьявола, то его не любишь! То хочешь в Лодэнию – то назад в Орензу ей надобно! Думай же, наконец, головой!
– Марлена, – обиженно проговорила Маргарита, – он же мне изменил, предал меня и… И ничуть даже не пытается удержать…
– Это не так! –
– Тебе изменяли? Огю Шотно тебе изменял?
– Нет конечно! Я бы его никогда не простила!
– Ну вот!
– Это другое! Его я не любила. А Магнусу я бы простила даже измену.
– Говоришь так, потому что знаешь, – он тебе не изменит! – разозлилась и Маргарита. – Опять получается, что для тебя во всем одна я виновата! Хотя изменил-то – он! К женщинам все несправедливы! Даже другие женщины! Вот мужчины покрывают друг друга! Не няньки они, виделишь ли… Да они отличные няньки своим дружкам! Тебе просто не понять меня: что это такое, когда всё оказывается ложью! Наши глаза, когда мы смотрели друг на друга и молчали – тоже всё было ложью… – вытерла она щеку и доела булочку. – Не хочу больше мужчин. Скоро у меня родится моя Ангелика… О, да! – забыв про слезы, возмутилась она. – Он даже дочку мне не позволял назвать так, как я хотела! Вообще, быть герцогиней – это жутко скучно. В Оружейную нельзя, в спальню к нему нельзя, ко мне в спальню мужчинам тоже нельзя! Я ларь одна таскала! И все вокруг пакостят, вредничают или сплетничают – и им тоже нельзя дать повода. А ему можно всё! Да ну! Не хочу более замуж. Не хочу, чтобы мне больше указывали!
Расстроенная Маргарита прошла к грубому кухонному буфету, достала горшочек с вареньем и новую булочку из корзинки с салфеткой. Густо наполняя внутренность хлебного колобка сладкой начинкой, она продолжила рассказ:
– Я все дни проводила, как в заточении, одна в замке, сидела у окошка и ждала, когда же посинеет это проклятое небо и когда соизволит прийти герцог Раннор – и порадовать меня: измять мне платье, растрепать мне волосы, обозвать толстухой, булкой, пышкой и лепешкой! – посмотрела она булочку с малиновым вареньем и потеряла охоту до нее. – И хорошо еще, что не слоном и не медведем! – резко заплакала она. – Тея Мааагнус медвееедем обзывал?
– Нет, – подошла к ней Марлена и обняла. – Он не обзывается, хотя мне иногда хочется…
– Чего? – шмыгнула носом Маргарита.
– Ну, у нас тоже не всё ладится, – отстраняясь и гладя ее по голове, говорила Марлена. – И мы тоже ссоримся. Вернее, ссорюсь я, а он всё улыбается и улыбается! А ведь я так любила его улыбку, но сейчас порой сил нет никаких! И всё-то ему нравится! Так – по душе, сяк – по сердцу, что я не сделаю – всё по нраву! А это значит, что ему не нравится ничего! Я стараюсь, а он моих усилий вовсе не замечает – только если я прямо укажу и ткну пальцем – лишь тогда заметит новую скатерть, удивится и скажет, что ему по нраву!
Внезапно что-то глухо кашлянуло – обернувшись, девушки увидели в дверях Магнуса и Рагнера, обоих во всем мрачно-черном и с самыми мрачными выражениями на лицах.
– И давно, любимый, вы там стоите? – несмело спросила Марлена.
– Давно. И мне было не по нраву то, что я услышал! – ответил Магнус.
– Вот наконец-то! Теперь я полностью счастлива, любимый мой. Давай немного поговорим… – подошла к нему Марлена, и тот увел ее из кухни.
– Я тоже всё слышал, – задумчиво проговорил Рагнер. Прислонившись спиной к дверному косяку, он стоял в проходе и глядел, как они скрываются в передней. – Слух у меня весьма острый, как ты знаешь… Я думал, что мы давно оставили в прошлом твои обиды на мои шутки.
– Нет! Просто ты шутил, шутил и снова шутил, не слушая меня, что мне обидно! Что я должна была делать, если ты меня не слышишь? Вот и терпела…
– Ладно… Я пойду… Завтра жди Сиурта и Аргуса.
– Уйди, наконец! – в сердцах выкрикнула ему Маргарита.
И Рагнер молча ушел – вскоре громко хлопнула входная дверь.
***
От «Белой башенки до Сторожевого дома путь быстрым шагом занял минут двенадцать. Зайдя за ворота Лодольца, Рагнер и его охранители миновали прямоугольное ристалище, где плотники возводили помосты и трибуны для предстоящего рыцарского турнира. Рагнер решил попробовать застать Аргуса в Канцелярии. Королевские ворота перед мостом закрывались с наступлением темноты, поэтому к Служебным воротам Сторожевого дома шли мужчины – пожилые, средних лет и совсем еще юнцы, но у всех будто была печать собственной значимости на лицах. Писцы, секретари, счетоводы, все они носили небольшие шляпы и, здороваясь с Рагнером, приподнимали их над головой – это действие заменяло почтительное приветствие и не отвлекало более высоких по положению людей, чем они.
Канцелярию ее служащие прозвали «Проходлярией»: стражей на входе не имелось, и любой, кто попал в Лодольц, мог туда спокойно войти. Правда, интересных происшествий там никогда не случалось: в кабинетах первого этажа творилась только скучная бумажная работа, на втором обитали люди поважнее, отвечающие за связь Брослоса с землями Лодэнии, на третьем – еще более важные – те, кто отвечали за связи Лодэнии с другими королевствами. На четвертом этаже размещался архив.
У уже закрытых Королевских ворот Рагнер отправил своих охранителей к Малому дворцу, а сам в одиночестве проследовал в Канцелярию, поднялся на второй этаж опустевшего здания и крикнул Аргуса Нандига. Его друг спустился с третьего этажа. Аргус всегда одевался со вкусом, вот и сейчас он облачил себя в отличный светло-бежевый камзол длиной немного выше колен, красные штаны и синюю рубашку; на голове носил сероватую, с небольшими полями шляпу, удобную для частого приподнимания.
– Отменно выглядишь, модник! – обрадовался ему Рагнер.
– А ты мог бы лучше! Подстригись уж, а то хуже Эорика.
Они скрепили руки знаком двойного единства, и когда Аргус положил левую руку сверху, то на его мизинце блеснуло золоченое кольцо-печатка с карбункулом. – Откуда у тебя эта кальсингогская метка? – удивился Рагнер, размыкая руки. – Всего за полгода – и так поднялся!
– Всего-то третий посыльный канцлера. Самый младший.
– Скромняга. Четвертый человек в Канцелярии! Я даже тебя немного боюсь… И ты не ёкаешь! Не «всёгё», а «всего» говоришь!
– Я и меридианский лихо подтянул. Думал, совсем его забыл…
Они общались в просторной квадратной проходной зале второго этажа, в какой не было ничего примечательного, кроме широкой лестницы и трех полукруглых окон с видом на город – у центральной оконной ниши мужчины и встали. Казалось, что в Канцелярии никого, кроме них, уж нет. Но откуда-то из глубин раздавалось далекое покашливание Инглина Фельнгога. Если бы Рагнер не знал Аргуса, то он бы решил, что и тот пытает его этим истощенным, несчастным, проклятым секретарем.