Три цветка и две ели. Второй том
Шрифт:
– Ну, здорово, Огю, – без воодушевления отвечал хмурый Рагнер. – Рад, что ты посрал… Да моим сыром.
– Ваша Светлость, ваш сыр еще требует моего изучения, но я уверен, что он приводит работу желудка и живота в порядок. Позвольте мне, раз именно я это открыл, поехать в Брослос для переговоров с аптекарями.
– Не знаю, Огю, – сильнее нахмурился Рагнер. – Замку нужен глава… А ты лодэтского не знаешь. Как будешь вести переговоры?
– Глава гильдии обязательно знает меридианский. Мне лишь нужен человек, какой знает лодэтский, кто будет слушать то, о чем аптекари шепчутся. Да я сам уже неплохо понимаю ваш язык – не такой уж он и сложный, просто на нем сложно говорить. Все эти цоканья и ёканья… А так…
– Огю! Лодэтский – самый прекрасный язык в мире! Так как, замок?
– Я отлучусь ненадолго. За триаду ничего здесь не развалится. Как-то стояло всё почти два года без управителя и управлялось. А приеду, я вмиг всё налажу. Так даже полезнее. Так сразу будет видно – привыкли ли работники к новым устоям. Я у герцога Лиисемского постоянно так делал!
– Врешь мне… А, черт с тобой, Огю Шотно, ты мне угодил… Бери из подвала черный сыр и дуй с Эориком на «Медузе» в Брослос. А человек, какой будет слушать, у меня для тебя подходящий есть – Гёре… Черт, даже родового имени своего побратима не знаю… Словом, Эорик вас познакомит.
– Премного благодарю вас, Ваша Светлость, – расплылся в довольной улыбке Огю, а Рагнер брезгливо скривил губы, думая, что редко видел явление столь же отвратительное, как эта улыбка ярмарочного Злыдня.
Вскоре вышли Баро и их охранители; конюхи повели двойку лошадей, впряженных в сани, через проезд. Для Маргариты мир тронулся, и сизый передний двор пропал в изогнутом проезде. Она сильнее зарыла лицо в воротник, уговаривая себя не плакать и сохранить достоинство до конца.
***
Кони бодро бежали по хрустящей снежной дорожке, мимо проносился оголенный, раздетый донага и едва прикрытый белым мехом лес. Маргарита чувствовала себя одним из таких деревьев. Рагнер ободрал ее душу и раздел ее саму: возил с собой, знакомил с другими аристократами, даже королю Орензы успел представить ее как свою женщину, а сейчас, с такой славой, он же выставил ее, павшую и одинокую, голой перед всей Меридеей, но продал ей за два сербра дорогой белый плащ.
Вдали появилась Пустошь – белая плешь у леса с острыми валунами. Маргарита вспомнила о лесной бродяжке – и увидела ее вновь! Та, выглядывая из-за валуна, с любопытством таращилась на Маргариту. И совсем никто, кроме Маргариты, ее не замечал, словно эта лохматая незнакомка была ненастоящей. Лесная бродяжка куталась в синеватый мужской плащ – плащ Нинно, какой тот потерял в лесу.
Маргарита не стала поднимать шум – плащ Нинно, Пустошь и эта лешачиха стремительно становились Историей.
И хорошая, морозная погода тоже вскоре стала Историей. На набережной Ларгоса зимой всегда было теплее, но с моря всегда дул промозглый ветер. Небо серело, большая сизая туча будто пришла проводить Маргариту и вместе с ней поплакать.
Пока дам в сопровождении Алорзартими переправляли на лодке к золотому кораблю, к «Гордости веры», на набережной Рагнер одевал Айаду в ее черный, подбитый беличьим мехом плащ, – попону с капюшоном и прорезями для ушей. В конце он затянул воротник на собачьей шее, и дертаянская волчица превратилась в «милейшую душку» – такой она стала умилительной в шапочке капюшона да с пушистой серой оторочкой вокруг ее свирепой морды.
– Ты с баронессой Нолаонт будешь говорить или нет? – спросил Рагнера Адальберти. – Думаю, ты сам еще не в слезах только потому, что она тоже едет в Брослос, – кажется, что вы и не расстаетесь.
– В слезах? – фальшиво хохотнул герцог Раннор. – Адальберти? Да ты романтик!
– В романтизме нет ничего постыдного, дорогой друг, – ответил принц, гордо поднимая голову в енотовой шапке. – Да, я романтик!
– Охереть! Как удалось им быть после Сольтеля? Многих детей убил?
– Не знаю, не считал, – удивленно пожал плечами Адальберти. – И при чем здесь это и то, что мне нельзя быть романтиком? И не я убил вовсе – я воин Бога, к тому же дважды Божий избранник, и это он направляет мою руку. Кто тебя направляет, я не знаю, но сдается мне, пришла твоя вторая золотая монета. Красивая дама, – вытянул, будто для поцелуя, принц свои губы. – Вкус у тебя отменный…
Рагнер посмотрел на Вардоц и увидел у его ворот Лилию Тиодо. Она робела приблизиться, пока рядом с Рагнером стоял принц Баро, ведь сперва женщину должны были представить незнакомцам, тем более аристократам, ее мужчины-покровители. Глазами Лилия отчаянно молила своего рыцаря подойти и попрощаться с ней.
– Она, кстати, толидонка, – вздыхая, сказал Рагнер и застегнул на шее собаки цепь: новую, золоченую, надетую поверх попоны. – Может… вместе подойдем к ней?
– Нет, Рагнер, иди один. Я лучше отправлюсь на свой корабль, где буду обхаживать баронессу Нолаонт, – продолжал загадочно улыбаться принц.
– Если обвенчаешься с ней, то давай! Иначе я тебе точно морду набью!
– Я в Сольтель более не собираюсь, – продолжал улыбаться принц. – Можно и под венец пойти.
– Ты серьезно? – перестал шутить Рагнер.
– Чем больше я ее узнаю, тем больше она мне нравится. А чем больше узнаю тебя, тем больше убеждаюсь, что ты дурак. Я пойду к лодкам.
Рагнер глянул на «Гордость веры» – Соолма уже стояла на палубе, для Маргариты спустили корзину. Взяв Айаду за ошейник, он пошел к Лилии.
– Из дома Флекхосога я увидела, что золотой корабль собирается в путь, – нервно сказала та. – Ты… Ты не собирался прощаться со мной? Совсем? Хотел просто взять и отбыть?
– Лилия… – искал слова Рагнер. – Я не знаю, как с тобой прощаться. Не знаю, что сказать, чтобы не дать ложной надежды. Я ничего сам не понимаю и мне нечего тебе добавить, кроме того, что я уже сказал раньше.
– А почему она на корабле?
Рагнер немного помолчал, не желал лгать и желая одновременно.
– Она узнала о нас… и бросает меня.
– И ты не можешь дать мне даже надежду? – изумилась Лилия, и он увидел в ее темных глазах подступающие слезы, настоящие и искренние. – Я люблю тебя, – прошептала она, не лукавя, не пытаясь его завлечь и обмануть.
– Да, и я тебя люблю, но и ее тоже… – тяжело вздохнул Рагнер. – Не плачь, очень тебя прошу. Мне сейчас так плохо, что я готов сигануть с этой набережной в ледяное море.
– Я не понимаю! Чего мне ждать, Рагнер?! Скажи же правду! Ложь больнее самой горькой правды.
– И я не понимаю! – в сердцах воскликнул герцог. – Я вовсе не хочу тебе лгать, пойми меня. Правда… Правда такова, что если меня не будет через две триады в Ларгосе, то считай, что между нами всё закончилось – я останусь в столице на свадьбу своего двэна. Но, я помогу тебе во всем, – тихо добавил он. – Не знаю… Деньги, например.