Три цветка и две ели. Второй том
Шрифт:
И третий вид светильников – это свечи: сальные или из воска. Восковые свечи ценились, они являлись символом зажиточного дома и торжеств, даже огарки и те собирали, дабы сделать новые свечи. Умельцы изготовляли расписные свечи, свечи-часы или свечи-будильники с шариками. Кстати, масляные лампы тоже помогали следить за временем; такие «огненные часы» более всего любили ремесленники: когда огонь потухал – пора домой. Люстра со свечами в виде круга или колеса называлась «хорос», от слова «хоровод». Роскошные, многоярусные хоросы, с позолотой и горным хрусталем, назвались «поликандило», если украшали храм, или «поликанделон», если украшали дворец аристократа.
Зимой жилища еще освещали каминами, иногда жаровнями, какие обогревали дом. Когда в спальне имелся камин, то его разжигали до сна, а спали, оставляя горячие угли. Когда не было камина, для обогрева комнат использовали металлические корзины или горшки для углей. На крайний случай под тюфяк подкладывали горячие кирпичи, камни, грелки…
***
О времени горожан Брослоса одновременно уведомляли пять разных храмов города – и к столь многоголосному звону еще нужно было привыкнуть, чтобы не перепутать часы и триады часа. Просыпались в Брослосе рано – «утренний колокол» звонил не на рассвете, не в четыре часа, как в Элладанне, а в три, в начале утреннего часа Кротости. Зато последний бой колоколов слышался здесь на час раньше, чем в Орензе, сообщая, что наступило шесть часов, что на дворе ночь и пора спать. Зимой в это время ночной мрак стоял уж часа два, поэтому женатые брослосцы отходили ко сну даже раньше – чтобы в час Целомудрия не грешить и не приближать Конец Света.
Утром, в три часа и триаду часа, Брослос начинал оживать – открывались лавки, горожане, покидая дома, сонно брели по темным улицам. Светлело зимой тоже поздно – в пятом часу утра. К рассвету город уж минимум час-полтора как бодрствовал: на улицах покрикивали, хлопали дверьми, раздавался собачий лай, на рынках вовсю торговали, в порту суетились носильщики.
Малый Лабиринт прозвали «руками Брослоса», так как здесь селились рукодельники – изготовители всевозможных мелочей: столяры, слесари, косторезы, ленточники, вязальщики, платочники… Многие из здешних обитателей числились в службах Лодольца и снабжали всем необходимым королевский замок – от сена для конюшен до роскошных ковров для парадных покоев; временную прислугу также нанимали в замок именно из этих двух округов, из хорошо зарекомендовавших себя семей. «Белая башенка» стояла в Третьем тупике Столярного проезда; соседи Магнуса и Марлены мастерили игрушки и безделицы, расписные шкатулки и лари, утварь для дома и кухни, резные ставни и могильные стелы, – словом, всё что угодно из дерева. Их жены и дочери занимались тем, что пряли, раскрашивали поделки, шили одежду для кукол. Причем девочке-аристократке дозволялось играть только с куклой-аристократкой, девочке-горожанке с куклой-горожанкой, девочке-сильванке с куклой-сильванкой. Зато свободно продавались статуэтки принцесс и принцев, одетые, словно ярмарочные лицедеи, в мантии без гербов, в платья без золота и меха, в тиары, вместо короны. И такие статуэтки, с алебастровыми лицами и ручками, для детских игр не предназначались: ими просто любовались. Механические куколки играли на органах, танцевали, кланялись, как и должно актерам. Порой подобная потеха не надоедала семейству годами – а все оттого, что жизнь, даже в столицах, у горожан протекала в душевной скуке. Появление нового романа, конечно, одобренного Экклесией, становилось значимым событием во всей Меридее.
Вообще, романы считались «низким чтивом», так как писали их не на меридианском языке и предназначались они для «неграмотного» городского сословия – дабы дать мирянам примеры для подражания. Героями чаще всего были рыцари с высокими идеалами и безупречно нравственные дамы, или же, наоборот, раскаявшиеся злодеи и блудницы. «Блудниц» покупали охотнее всего. К концу одиннадцатого века романы читали и аристократки, ведь в их уединенных замках бытие тоже протекало в однообразии и куда как в большей скуке, чем у горожанок, занятых от рассвета до вечера домашними хлопотами, заботами о детях и отнюдь не праздным рукоделием. Романы перечитывались по несколько раз, а книгами не менялись – хозяйка приглашала подруг на чтения романа вслух. Детям дарили яркие гравированные листы со сказками – эти листы собирали в одну книгу, переходившую затем от матери к дочери.
***
Двадцать девятого дня Любви Аргус появился в Малом Лабиринте на рассвете, как раз тогда, когда «Белую башенку» покинул Сиурт. Здоровяк шел с котомкой, в какой свернулся белый плащ Маргариты. Аргус выехал из-за угла ему навстречу, сидя на броском темно-буланом в яблоках скакуне, и в Столярном проезде, у гигантской лужи, они поравнялись друг с другом. Сиурт окинул удивленным взглядом бежевый камзол Аргуса, его шляпу, тонкую черную тросточку, бархатистый темно-синий плащ с широким бобровым воротником, красный штаны и черные перчатки… Аргус выглядел успешным, столичным щеголем из третьего сословия – сытым холеным мирянином.
– Здравия, гасподин Нандиг, – поклонившись головой, сказал Сиурт.
– Здравствуй, Сиурт, – улыбался Аргус. – Но я не господин… вот куплю скоро дом, тогда… Ныне я просто – Аргус Нандиг, третий посыльный канцлера, – показал он кольцо, надетое поверх тонкой перчатки. – Его ближайшее, доверенное лицо, если ты не знаешь, кто такой посыльный.
– Да… Гасподин Нандиг, а вы жа падможате сыщать Мирану, раз такавай важнай сталися? А то герцаг Раннор не знаат, где сыщать…
– Сиурт, сделаю, что смогу, когда будет время.
– Но эта жа Мирана!
– Иди по своим делам, а я по своим поеду. Быстрее освобожусь – и для Мираны время, может, найду…
Аргус поехал вперед, но Сиурт пошел вместе с ним.
– Я падмагу, – сказал он. – Тама у варотов кричать нада…
Сиурт быстро добежал до забора перед «Белой башенкой», громко там заорал – и Аргус подъехал уж тогда, когда откликнулась Марлена (Магнус с час назад ушел в школу при храме Благодарения).
– Здравия вам, гасподин Аргус, – широко улыбаясь, поклонился Сиурт и потопал прочь.
Темно-буланого скакуна привязали к яблоне в переднем дворике, гостя Марлена проводила в дом и ушла «на минутку» в кухню, предварительно позвав Маргариту – крикнула у лестницы громко и вполне достойно шумной лодэтчанки. Аргус распахнул плащ, нацепил на свою тросточку шляпу и, поигрывая ею (вращая шляпу на трости, как ныне делали модники) осмотрелся в гостиной. Из-за скромного размера залы, загружать ее мебелью хозяева не стали, да вещи из Рюдгксгафца, опасаясь грабителей, они взяли скромные и ничуть не роскошные. Тем не менее Марлена обставила свою гостиную так, что в ней было любо находиться: светлые стены приятно расцвечивались недорогими шпалерами и зеленоватыми шторами. Взор сидящего на скамье упирался в два оконца с толстыми ставнями и вуалевыми занавесками, какие прятали раму с неизысканным бычьим пузырем, вместо стекла. Красивая трехъярусная полка между оконцами демонстрировала глазурную посуду, а по ее краям висели два масляных светильника, похожих на медные яйца. Обеденный стол поместили под полкой, покрыли его нежно-голубым атласным сукном и расставили безделицы – дешевые, но милые фигурки-куколки из раскрашенного дерева, купленные у соседей. Когда стол подвигался к скамье и посуда из полки перемещалась на стол, то безделицы занимали полку, и она не огорчала пустотой. Скамья же смотрелась эффектно из-за яркого покрывала с лебедями, сотканного самой герцогиней Хильде Раннор. Марлене, кстати, очень нравилось это цветастое покрывало, и лебеди тоже нравились, и она не понимала, почему сия красота так не нравится Рагнеру Раннору.
Справа от скамьи виднелся небольшой камин, но огня в нем еще не развели, а гостиная за ночь промерзла, как погреб. Кроме холода зимой в жилищах поселялся сумрак: до полудня старались зажигать не более одного масляного светильника, обходясь лучинами. Иные зимние напасти – сырость, влажность, резкая и частая смены погоды на побережье, убивали штукатурку снаружи дома и внутри – то тут, то там Аргус видел маленькие трещины, какие однажды вырастут в большие, и покрытие начнет осыпаться кусками.
Марлена появилась с поленом в одной руке и котелочком в другой.
– Я нэнадолга, – заговорил Аргус по-орензски. – Нэ нада ёгонь.
– К нам так редко приходят гости, Аргус Нандиг, да и Маргарита весьма мерзнет с непривычки, а ей сейчас застудиться никак нельзя.
Аргус вздохнул, откладывая на скамью шляпу и короткую, тонкую тросточку (покрасоваться не удалось). Он сам растопил камин; Марлена зажгла светильники на полке, но закрыла ставни, чтобы зала быстрее прогрелась. Еще она подвесила над огнем котелочек и велела следить за ним. Аргус подумал, что дожил – уже и котелок тоже надо держать под надзором, – если так пойдет дальше, то он будет скорее служить Рагнеру, чем в Канцелярии, и при этом не получая ни монеты.