Три доллара и шесть нулей
Шрифт:
– Понятно...
По крайней мере, день не прошел даром. Есть возможность помочь Пащенко, а это значит, что хотя бы один плюс в копилку сегодняшнего рабочего дня положить можно. Прокурор просил, в случае обнаружения Полетаева, не заниматься самодеятельностью и не проявлять ненужных инициатив. Ну что ж, он так и сделает. Сейчас для проформы испишет бланк объяснения, который потом окажется в урне, позвонит Пащенко и, когда тот приедет, выпустит Полетаева. Просьба выполнена, Полетаев оказывается в руках прокурора вместе со своим «достоянием». Узнать бы, что за «достояние», которым он не хочет делиться с государством...
Но нельзя. Раз Вадим Андреевич сам не сказал, значит, не нужно и нос свой совать в чужие тайны. Секреты хороши, когда они не являются достоянием прокуратуры.
Закончив с писаниной, Эйхель, вопреки ожиданиям Николая Ивановича, вернул его в клетку. Единственным утешением стали слова оперативника о том, что «сейчас по базе данных информационного центра вас проверим и отпустим». В дежурке, на стене, висели часы. Они показывали Николаю Ивановичу время, заставляя волноваться все сильнее и сильнее с каждой минутой. До встречи с курьером у банка «Империя» оставалось каких-то полчаса. Он успеет, если его выпустят не позже чем через пятнадцать минут...
Быстро поднявшись к себе, Генка набрал номер Пащенко...
«Волга» со Струге и Пащенко находилась на полпути к кинотеатру «Искра», когда в кармане прокурора снова зазвучал Чайковский. Через секунду, заглушая ее, в пиджаке судьи заиграла электронная версия «Желтой подводной лодки» «Битлз».
– Они что сегодня, с цепи все посрывались?! – изумился Пащенко, свободной от руля рукой шаря в кармане.
– Слушаю, – ответил более ловкий Струге.
– Это Гранцев, Антон Павлович! Узнали?
– Да как вас не узнать?! Слушаю вас!
– Понимаете, я провел небольшой анализ и понял одну простую истину. Эти отрывки текста разбросаны по тетради не бессмысленно, а являются частями общего текста, который мог быть сознательно скрыт от глаз. Взору представляется лишь видимая часть айсберга, а основная часть информации находится как раз в промежутках, обозначенных пробелами...
– Да!! – рявкнул Вадим.
– Это я, Вадим Андреевич, Гена!
– А-а! Привет, старина! Слушаю тебя...
– Тут такое дело... Вы меня о Полетаеве спрашивали. Ну, пощекотать, где нужно, поспрашивать... Он сейчас у меня в «дежурке» сидит.
– Что?! – Вадим едва не выронил трубку из рук. – За что его?!
– Да так... Пел немузыкально, рисовался...
– Отлично! Умница, Гена, держи этого пассажира в вагоне, пока я не приеду!
– Да нет вопросов! Кроме одного...
– ...Если вы говорите, что знаете, о чем в тексте идет речь, то это, кроме Бауэра, может знать еще кто-то! – тараторил Гранцев в ухо судье. – Значит, немец ехал в Тернов, чтобы показать записи этому человеку. Знаете, я не силен в тонкостях сыска, но мне кажется, что тут попахивает банальным шантажом...
– ...Какой вопрос, Гена?!
– Что за «достояние» этот тип прячет от страны? – осторожно справился Эйхель.
– Картину, Гена! Баснословно дорогую картину! Из-за нее убили человека, и произошел целый ералаш событий! Если выгорит дело, свою ветку из лаврового венка ты получишь обязательно! Я гарантирую тебе это! А сейчас ни в коем случае не выпускай его, понял?! Ты понял, Эйхель?!
– Вы просто молодчина, Гранцев! – Антон впервые в жизни видел такого настырного и одновременно, что крайне редко, умного молодого человека. – Вы просто молодец!!
– Антон Павлович... – Голос переводчика был глух и потому странен. – А кто это рядом с вами разговаривает?..
– Это Вадим Андреевич.
– Он сейчас сказал – «Эйхель»?..
– Да, – подтвердил Струге. – Совершенно верно. Эйхель – это фамилия нашего оперативника из ГУВД. Да вы слышали об этом человеке! О нем Мариноха говорил. А в чем дело?
– Я только сейчас подумал... «Эйхель» переводится с немецкого как «желудь»...
Повесив трубку, Генка сжал челюсти так, что у него побелели желваки. Он подошел к сейфу, вынул пистолет, сунул его за пояс, в «летнюю», невидимую, кобуру, захватил запасной магазин и вышел из кабинета.
Прошел на первый этаж, шагнул в «дежурку» и бросил на стол помощнику исписанный бланк протокола объяснения.
– Освободи этого.
Помощник пробежал лист глазами и покачал головой:
– Гена, мы его еще по ИЦ не «пробили»...
– Я это уже сделал, – перебил его опер. – Он чист, как слеза девственницы.
Пожав плечами, помощник поднялся со стула, достал из кармана ключи и направился к клетке.
Оперу виднее...
Глава 7
Пащенко развернул машину в тот момент, когда они уже подъезжали к кинотеатру. Конечно, можно было сначала встретиться с Хорошевым, а уже потом ехать забирать из «гувэдэшной» кутузки Полетаева. Это было бы объяснимо с точки зрения любого, кто привык упорядоченно заниматься делами. Но никто не мог знать наперед, что за спектакль решили сыграть у «Искры» «федералы», и никто не мог сказать точно, чем и когда этот спектакль закончится. Сжатая до отказа за две недели беспорядочных метаний пружина грозила распрямиться в любой момент, и никому не хотелось, чтобы она разжалась в их сторону. Бедные на информацию первые дни отпуска Антона Павловича сменились чередой наслаиваемых друг на друга событий, и теперь приходилось на ходу выбирать из них наиболее значимые и отвлекаться в их сторону.
Пока Вадим гнал «Волгу» к зданию ГУВД, Антон связался с Хорошевым и, отовравшись про дела, попросил перенести встречу на час позже. Ответ последовал ожидаемый. Школьный товарищ Валька рассмеялся и согласился.
Гораздо труднее ссылаться на занятость было перед рябым. Предложение «перебить стрелку» он воспринял как недобросовестное отношение к условиям устных соглашений и стремление усложнить ситуацию.
– Не нужно так переживать, – процедил сквозь зубы Антон Павлович. – Я переназначил встречу не на час раньше, а на час позже. Или вы боитесь опоздать на поезд до Москвы?