Три холма, охраняющие край света
Шрифт:
– Какое лицо! Ух, какое лицо! Недаром Рембрандт любил рисовать стариков… На ней же настоящая мантилья!
– Ну, мы пойдём, - сказал Дюк.
– Обождите малость, - сказал начальник охраны.
– Я пойду спрошу у хозяина. Невозможно думать, чтобы он вас отпустил без угощения. Подозреваю, что вы примчались с утра без молитвы, на пустое брюхо, а это непорядок. То, что подают в гостиницах…
– Да в гробу я видела эти жареные зелёные помидоры, - пояснила Леди.
– И рыбу у вас не умеют готовить… Сеньор Понсиано побагровел:
–
– Подождем, Терри, - распорядилась Лидочка.
Герцог Блэкбери мрачно промолчал. Паблито нравился ему всё меньше.
Они прошли к расставленным у окна креслам и расположились под сенью пальм.
– Ну и чего мы будем ждать?
– А куда спешить?
– сказала Леди.
– Не в кафешку же идти - чашечка бурды за двадцать евро! И вообще я спать хочу… У меня джет-шок ещё не прошёл…
– Тем более!
– воскликнул Дюк.
Ему бы давно потерять всякую надежду, но герцог Блэкбери был упорен. С горя он запалил сигару.
– Я же сказала!
– зевнула Леди и прикрыла свои зелёные длинные глаза. А когда открыла, перед ней уже сидела старуха в чёрном и что-то говорила - жарко и непонятно.
– Пэрдони, сеньорэ, - разом проснулась Лидочка.
– Но парлу катала. Эн эспаньоль, пор фавор.
Старая Канделария немедленно перешла на испанский - словно в ней регистр переключили:
– Вот я и говорю - это неспроста! Неспроста украли картинку! Это очень, очень хорошая картинка, а вор очень, очень плохой… Его никогда, никогда не поймают! А станут ловить - пожалеют, пожалеют! Скажите Паблито, чтобы не ловил его, не ловил… Паблито добрый, но он дурачок, дурачок. А вас, вас он послушает. Иначе будет беда, беда. И не ищите того, кто сделал эту картинку, сделал… Он бедный, но вы ему не поможете, нет, не поможете…
Леди напряглась - старуха неожиданно схватила её за руку своей жёлтой лапкой в бурых пятнышках.
– Успокойтесь, бабушка, - ласково сказала Лидочка.
– Картинка самая обыкновенная, и на рисовала её одна маленькая русская девочка из одного маленького русского города. Никто её не будет искать - зачем огорчать ребёнка? Всё в порядке. Дорогие картины на месте. Всё хорошо…
Канделария убрала лапку и поправила чёрные кружева.
– Нет, русская девочка так не рисует, не рисует. Потому что картинка была кон дуэнде! Это вам всякий, всякий скажет, кто видел! Для кого-то она дороже самых дорогих картин, дороже десяти тысяч песет…
– О чём она вам толкует, дорогая?
– встревожился сэр Теренс. Всякий шотландец суеверен, будь за ним хоть десять Оксфордов и двадцать Кембриджей, а почтенная донна Канделария казалась ему натуральной недожжённой ведьмой с офорта Гойи.
– Кон дуэнде - значит, с чертовщиной, - досадливо обернулась к нему Леди.
– Ну, в смысле… Я даже не знаю, как тебе объяснить… Дюк пожал плечами.
– А что там было нарисовано?
– спросила художница.
– И почему кон дуэнде?
Бабка взмахнула руками. Девочка, стоявшая за спинкой кресла, вздрогнула, но её тупое личико не изменилось.
– На ней было видно больше, много больше, чем нарисовано!
– Да что нарисовано-то?
– Как что, фермоза? Да три холма, охраняющие край света! Три холма!
Тут и Лидочка поняла в собеседнице ведьму: вряд ли кто из деревенской родни сеньора Мендисабаля мог бы перевести старухе подпись под картинкой, они, поди, и по-испански-то не все разумеют…
– Трес колинос… - медленно повторила она.
– Да, девочка, да! Там, за тремя холмами, совсем другая страна, но туда нельзя, нельзя! Паблито не должен узнать ничего, не должен, но он же упрямый, как ослик Пахеро! Молчи, молчи, не сказывай ему!
– Так почему же вы мне это говорите?
– А тебе можно, можно. Ты уедешь домой, и он не узнает. Только не говори, не говори ничего. Скажи, что картинка простая. Хорошо хоть, ты сама её не видела… Хорошо…
– Ну а если бы и увидела? Я и сама с детства рисую…
– Если бы увидела - то потеряла бы покой навеки, навеки… Ты бы тоже, тоже увидела больше, чем нарисовано, да… Потому что ты сама - кон дуэнде. Мужики глупы, они вообще ничего, ничего никогда не видят, да и женщины - одна из тысячи… Здесь крутился коко, но его тоже никто не увидел, не мог увидеть… Он плохой, злой, и лапы у него…
– Оле, я знаю!
– воскликнула Леди.
– Лапы у него липкие, мокрые и холодные!
– Вот видишь, какая ты умница! Всё, всё поняла!
– Канделария снова ухватила Лидочку.
– Коко чёрный, маленький, лёгкий… Я его видела краем глаза! Смотри, чтобы не увязался он за тобой! Беги, беги, путай следы! Я не цыганка, мне карты ни к чему, я и так вижу… Берегись, господь с тобой! Старая Канделария перекрестила Лидочку, поцеловала невидимый крестик и скомандовала что-то по-каталонски.
Дурочка Ампаро лихо развернула кресло и покатила его по проходу - навстречу летящему сеньору Понсиано.
– Ну, пошли!
– воскликнул шеф охраны.
– Паблито злой, но он всё-таки всех разогнал - и сыщиков, и журналистов. Нечего здесь ошиваться кому попало! А о чём это старуха с вами толковала?
Дюк собирался что-то сказать, но Леди наступила ему на кроссовку.
– Старая сеньора вспоминала о том, как за ней ухаживал один русский пилот, - объяснила Лидочка.
– Как он специально ей крыльями махал… Интересовалась, не знаю ли я, что с ним сталось, не расстрелял ли его камарада Жусеп Эсталин по своей привычке? Я наврала с три короба, что заделался, бабушка, твой Мигелито аж маршалом авиации - жалко, что ли? Не понимает, что Россия большая, не все друг друга знают…