Три капитана
Шрифт:
Отец замолчал. Достал сигарету, протянул пачку Михаилу. Закурили. А когда отец положил ему руку на плечо, Михаил уловил исходящий от обшлага старой рубашки слабый родной запах. Так пахнет от всего в шкафу, где до сих пор лежат и висят мамины вещи. Где-то за санаторием свистнула и застучала колесами электричка. С детства любимая добрая и грустная песня железной дороги – та-тах, та-тах… Не бойся, сынок, это туннель, сейчас опять будет солнышко. Когда это было? Без малого четверть века назад…
Он сжал пальцы отца, лежащие
– Слушай, пап…
– Погоди, сынок. Вот что я скажу. Когда я пару лет назад увидел, как она на тебя смотрит… С глубокой и чистой любовью, именно любовью, без всяких гормональных всплесков, о которых хихикали вокруг тупые бабы, никогда, кстати, не испытывающие никаких всплесков … А потом увидел, как на неё смотришь ты… Я был почти счастлив, первый раз после смерти мамы. Вы ведь хотели сейчас жениться?
– Ну да. В июне ей исполнилось восемнадцать, мы
собирались подать заявление после этой моей командировки. Её мать даже стала составлять список нужных гостей из своего, так сказать бомонда, но Наташа её пыл охладила … Папа, брось, я всё понимаю. Я помню свои ощущения, когда первый раз поймал её взгляд.
Михаил глубоко затянулся и сказал тихо:
– Она единственное, что мне Господь послал в жизни. Без неё может быть многое, но главного не будет.
– Так что ты здесь рассиживаешься?! Иди к ней и делай предложение. И не тяните со свадьбой!
– А как…
– А вот так! И с загсом договоришься, конфет не жалей, и, если её ещё не выпишут, попросишь священника придти в больницу. Уверен, что не откажет. Всё, не теряй времени, иди.
Наташа сделала небольшой глоток, вино она выбрала по совету метрдотеля. И вообще она с ним долго шепталась, пока Михаил ходил за предварительными закусками к витрине салат-бара. Он не хотел ей мешать и он подошёл к столику только тогда, когда она поманила его рукой.
Она сделала ещё один глоток и задумчиво произнесла:
– Ты, наверное, ломаешь голову, почему я пригласила тебя сюда сегодня? Перебираешь дни и даты? Напрасно. Мне просто нужно поговорить с тобой об одной вещи. Но это попозже. И не хмурься, никаких неприятных сюрпризов тебя не ждёт. Кстати, про вид. Вот скажи, почему ты всегда так победительно выглядишь? Как вспомню, как ты пришёл ко мне в больницу! Громовержец! Знаешь, если бы я тебя тогда уже не любила бы до умопомрачения, влюбилась бы сразу. Есть, что вспомнить!
Он стоял у входа в больницу и внутренне собирался. Так, второй этаж, первая хирургия, девятая палата. Предпоследняя дверь по правой стороне. Медицинский пост в начале коридора.
Он несколько раз глубоко вздохнул, насыщая кровь кислородом. Теперь адреналинчику – он представил, как мать диктует Наташе письмо. Готов? Готов. Ну, капитан, вперёд!
Гремя подковками по каменному полу, он вошёл в вестибюль и направился прямо к лестнице. Охранник сунулся было наперерез, но как будто запнулся и остановился. Поднявшись на второй этаж и глядя перед собой, Михаил двинулся по коридору. Какие-то белые халаты, крики… Он шёл, не оборачиваясь. Вошёл в палату, подошёл к кровати, с которой на него таращилась Наташа, придвинул с грохотом ногой табурет и сел, не снимая фуражки.
Какие-то крики от дверей:
– Товарищ, что же это! Прекратите! Вызовем милицию! Выйдете из палаты!
– Пшли вон! – И уже ей: – Ну, что же молчишь, лгунья?
– Миш, ноги… Я…
– Что ты? Ты – законченная дура, тебе лучше держать рот закрытым! У тебя одно хорошо получается – врать! Ах, милый, – запищал он, – я в церкви поклялась перед алтарём!
Он перевёл дух. В её глазах отчаяние боролось с надеждой.
– Так что ты ещё и клятвопреступница! Ты, идиотка, намерена выйти за меня замуж, или это должна решить твоя трижды идиотка мама?
Он так резко нагнулся к ней, что ударил козырьком фуражки по носу.
– Я вынуждена теперь, – прошептала она, держась за нос и пытаясь улыбнуться, – кто же теперь на мне женится, с таким-то носом.
Она обхватила его за шею и заплакала, бормоча: – Ты пришёл, любимый мой, ты пришёл, Мишенька
***
Они обвенчались двадцать девятого августа, уже не в больнице. Как-то незаметно для них прошёл и августовский путч.
Михаил улыбнулся воспоминаниям. Да уж, сватовство капитана! По сравнению с ним сватовство майора[1] выглядит жалким плагиатом.
Ему принесли кусок восхитительного мяса на деревянной доске, официант наполнил стопку хреновкой. Он выпил, отрезал кусок и с наслаждением начал жевать.
– Слушай, лиса! Может начнёшь про какую-то там вещь?
– Подожди, к этому надо подойти. Вот скажи, ты хорошо помнишь свою последнюю командировку? Из которой ты и пришёл ко мне в больницу?
– Конечно. Иногда мне кажется, что я её помню по минутам.
–Вот сейчас и вспомни её. Выпей ещё, – она сделала знак официанту, – и ответь мне предельно честно – ты думал тогда обо мне? И не ищи в моём вопросе каких-то женских хитростей или вымогательств.
Он закурил и задумался.
Рядовой Кондэ коснулся его плеча:
– Товарищ капитан, там человек с автоматом.
«Волга» как раз проезжала тёмную деревню. Михаил, бросив взгляд вправо, увидел мельком только единственный освещённый дом и смутный силуэт на крыльце.
– Турыгин, – бросил он к водителю, – остановись за первым поворотом или под горкой.
– Товарищ капитан, – ефрейтор сбросил скорость, – тут типа площадки для отдыха.
– Отлично. Давай!
Турыгин заехал на площадку, поставил машину носом к выезду, выключил фары и заглушил двигатель.