Три карата в одни руки (сборник фельетонов)
Шрифт:
И вновь сольем критику с самокритикой. Наряду с «лихим росчерком пера», за что я перед читателями уже извинялся, бытует еще одно крылатое всепогодное выражение: «нужен единый хозяин». О едином хозяине чаще всего вспоминают с умилением именно в случаях, подобных описанным: когда грузовики замирают у ворот несговорчивых клиентов, когда одно ведомство никак не может найти общий язык с другим, когда обиженный не находит управы на обидчика.
Ах, с каким облегчением я предложил бы передать бестолковые автохозяйства и упрямые стройки в надежные руки единого, энергичного хозяина. Да вот беда: единый уже есть. И такой энергичный, что энергичнее не придумаешь, — Минэнерго СССР.
А коль скоро энергичный и единый имеется, то возникает тяга просто к хозяину. Чтобы двигатели внутреннего, сгорания использовались по прямому назначению, а не для статистической косметики. Чтобы рабочий день начинался с работы.
Могят, но не хочут
Тут есть такое мнение, что для полноты счастья надо срочно поднимать квалификацию. Что славно бы, мол, организовать какой-нибудь семинар или даже коллоквиум. Чтобы люди поучились хорошему и современному, а все дурное и отжившее сдали бы в архив. Потому что иные люди хочут, но не могут. Или хотят, но не могят. В общем, имеют резервы.
И надо прямо сказать, что такое мнение стоит того, чтобы его разделять. Я сам не раз читал, как благотворно отражается оно на состоянии дел в черной металлургии или большой химии. А также и в других отраслях с меньшим объемом капиталовложений.
Но, к сожалению, не везде. Бывает, учат их, учат, а толку чуть. Или даже вовсе нет толку. Или даже прямой убыток.
Спрашивается: кто виноват? Лекторы? Организаторы? Слушатели? Непонятно…
Вот, скажем, недавно в одном довольно солидном городе саратовского областного подчинения одного гражданина новой баней задавило. Не до конца, к счастью, задавило, но вполне прилично. Вплоть до инвалидности.
История, сами понимаете, кошмарная. Стоит себе человек в бане, весь сверху донизу намыленный. И вдруг шум, грохот, обвал, стены рушатся, потолок содрогается, пол проваливается куда-то в преисподнюю. Одни граждане, которые в школе учились плохо или давно, начинают нервничать, искренне полагая, будто началось землетрясение. Другие граждане, которые учились старательно и отлично помнят, что Саратовская область находится вдали от зон геотектонических катаклизмов, хоть и намыленные, а соображают, что землетрясение тут ни при чем. И они, конечно, правы, но ведь вы знаете: образование не сулит покоя. Если не землетрясение, думают они, то что тогда сотрясает стены? В общем, все неразгаданное тревожит, и образованные нервничают ничуть не меньше необразованных.
Между тем грохот стихает, крики гаснут, и в наступившей тишине сквозь ручейковое журчанье воды, льющейся из неисправного крана, слышны дашь жалостливые стоны провалившегося сквозь пол человека.
Беда не только сплачивает людей — она организует их. Вмиг происходит стихийное распределение обязанностей. Одни лезут в преисподнюю за потерпевшим, другие, натянув одежду на влажные тела, в сапогах на босу ногу мчатся к телефону-автомату за «скорой», третьи, грозные и непримиримые, направляются скандалить с администрацией.
— Дорогие товарищи помывщики, — скорбно улыбается администрация, — зачем этот гнев? Для чего непримиримость? Или вы не местные здесь, а все сплошь командированные? Как могли вы забыть, что эта несчастная баня — новая?
И скандал вянет, так и не распустившись. Потому что администрация кругом права.
В давние времена, когда город этот назывался еще Покровском, а вместо нынешней могучей индустрии обитали в нем мелкие кустарные предприятия, была здесь введена в эксплуатацию дивная баня. То есть это уже в наши времена ее стали полагать венцом зодчества. А прежде достойною удивления никак не полагали: баня и баня.
Да и период-то был, если помните, подозрительный по части просвещения. УКСов еще не успели изобрести, стройбанки и госархинспекции были делом светлого будущего. Короче, если называть вещи своими именами, то артельные мужики изладили баню сугубо эмпирически, хотя по темноте своей и не догадывались о негативном эффекте эмпирики на продуктивную функцию коллектива. Тем не менее объект получился вполне достойный.
Но ничто не вечно под луной. Время изъело трубы, перекосило, искрошило полки. И с каждым годом все четче становилась неотложность капитального ремонта.
Я не знаю, что в таких случаях предприняли бы мужики-эмширики. Впрочем, сейчас это несущественно. Вместо мужиков имелся теперь специальный ремстройтрест коммунхоза, имелись научно обоснованные СНиПы, типовые проекты, калькуляции и нормативы.
Вся эта научная обоснованность вылилась в нижеследующую тираду, с которой начальник местного ремстройуправления обратился к начальнику местного же горкоммунхоза.
— Послушайте, — сказал начальник начальнику. — Ну, на кой ляд сдалась вам эта старая баня? Заработка там на копейку, а возни на миллион. Давайте лучше выстроим на этом же месте новую баню, светлую, прогрессивную, типовую. В ней и мыться приятнее, и отчитываться ею проще.
Предложение прозвучало столь заманчиво, что начальник согласился с начальником.
Ах, почему оно так выходит, что чем красивее сказка, тем легче она сказывается да труднее делается!
Начать с того, что сломать старую баню так и не удалось. Стены! Что за ужасные стены делали мужики в дотиповой период! На эти стены напускали самые мощные бульдозеры, их колотили самыми тяжелыми предметами, которые имелись в распоряжении управления. Но стены стояли несокрушимо, вызывая у отчаявшихся бульдозеристов какую-то странную смесь негодования и уважения.
На это ушел год. Но выковырять древний фундамент до конца так и не удалось. Выяснилось, что потребные для этого механизмы человечеством пока не изобретены. Поэтому еще год утверждали иное место для бани. Еще год согласовывали заново техдокументацию. Исторические мужики, смею думать, обмозговали бы все эти дела за полчаса.
В равной мере полагаю, что уложились бы эти самые мужики и в нормативные сроки, то есть в год. Тем более что прежнюю, несокрушимую баню они создали еще быстрее — за лето. Ремстройуправлению же понадобилось чуть больше — семь лет.