Шрифт:
ТРИ Консультации.
Я проснулся. Мне приснился наистраннейший сон, что и я, и Арка, и Женя – одно существо, бог, который разделился в себе самом, чтобы получше рассмотреть себя со стороны. Мы стояли так там, во сне, разделенные, все трое, и любовались друг другом в каком-то немом блаженстве. Ощущение радости было таким сладким, что я снова закрыл глаза и попытался провалиться в сон еще раз. На той глубине, куда мне удалось нырнуть, где-то в полудреме, я вдруг понял, что знал и Арку и Женю еще до рождения. Этот факт совсем не удивил меня, но вдруг резко, через эти мысли пронеслась молнией еще одна: «Альтбух!» Мы договорились встретиться сегодня пораньше. Я встал и пошел в душ. За окнами
На балконе караулил голубь. Как-то я обнаружил у себя остатки старой крупы и стал регулярно подсыпать ее на балкон, наблюдая, как птицы тут же принялись выстраивать вокруг нее иерархическую пирамиду. Самый статусный самец прилетал вторым и тут же занимал центр территории, смотря на меня через стеклянную дверь. Когда прилетали остальные, он начинал разгонять их, оттесняя от центра. Крупу, он не клевал, а просто жрал, набивая разинутый зев овсяными хлопьями. Чем больше голубей было вокруг и чем больше их пыталось клевать вместе с ним, тем яростнее он атаковал их. В конце концов, он вообще переставал есть и только гонял всех вдоль и поперек балкона. Потом я перестал высыпать крупу, но он продолжал прилетать и отгонять других от совершенно бесполезного теперь пустого места.
– Наместников бы тебе, тупица, и был бы совсем, как человек – сказал я, проходя мимо уповающей на меня птицы. – Rejoice, O young man, in thy youth; and let thy heart cheer thee in the days of thy youth but know thou, that Annoushka has already bought sunflower-seed oil, and not only bought it, but spilled it as well.
========
Веселись, юноша, в дни юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей [… и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих…;] только знай, [… что за все это Бог приведет тебя на суд…] что Аннушка уже купила подсолнечное масло, и не только купила, но и пролила. – англ. Попурри цитат из Екклесиаста 11-9 и «Мастера и Маргариты» М. А. Булгакова в переводе на английский язык.
========
РАЗ.
Если бы он был нищим, то и тогда всем было бы ясно: это он снисходит до вас, когда принимает милостыню, а вы лишь только допускаетесь к руке берущего, когда подаете ему. Консультируется он у меня с таким видом, что со стороны может показаться, будто бы это он, мудрый старец наставляет неопытного юношу. Самое смешное, что раз за разом он сам подпадает под действие своей харизмы и удивляется, что это он мне, а не я ему должен заплатить за проведенное вместе время. Но я опытный консультант и не хуже проститутки знаю, что даже если удовольствие получаю я, а не клиент, платить все равно ему. Консультирую я его не в кафе, как остальных, а на ходу.
Мы едем на Крестовский остров и, если не дождит, бросаем машину и идем вдоль набережной. Маршрут у нас всегда один и тот же: мы идем до причала на краю острова у самого стадиона Кирова (Санкт-Петербург арена), смотрим на строительство огромного моста окружной дороги, а потом идем назад к машине, выезжаем через Каменный остров на Каменноостровский проспект и едем назад к Горьковской пить кофе. Каждый раз он пытается придать консультации вид обычной прогулки за беседой, а я – напомнить ему, сколько эти прогулки стоят. Мост похож на гигантский шлагбаум, которым нас зачем-то огораживают от моря и от заката. И все-таки здесь, на краю причала, как-то по-особенному чувствуется, что наш город стоит на обрыве, за который каждый вечер заходит Солнце. Мост не достроен, и даль в разрыве мостовых опор раскрыта до горизонта.
– Помните, это у Хайнлайна был рассказ «Чужак в чужой стране»? – Спрашиваю я.
– Не рассказ, а роман, – буркнул Альтбух.
– В этом месте я почему-то всегда чувствую себя немножко заграницей.
– Просто ты еврей. Ты должен везде себя так чувствовать.
Альтбуха я знаю с тех пор, когда ему было сорок. Сейчас ему шестьдесят восемь. Его кредо бабника, диссидента и умение ковыряться в другом острым словом, лучше внешности и фамилии указывали на его национальность. Меня он очень настойчиво принимает за своего и так ловко указывает на некую общность, что я уже не обращаю внимания. Впрочем, он вообще всех великих людей с нерусскими фамилиями считает евреями и верит, что они изобрели вообще все, что составляет мировую культуру. Общность и связь с ними ему видится во всем, несмотря на то, что синтез – это именно русская особенность мышления.
– Скидки как своему я вам все равно не сделаю, – съязвил я и вдруг вспомнил, как Арчи пригласил Женю на съемки. Это ведь они с Альтбухом тогда встречались и гуляли по крепости, когда ее встретили.
– Я с вами сегодня встретился не консультироваться, – говорит Альтбух наставительным тоном. – Наоборот, я расскажу вам одну историю, которая должна вас заинтересовать и существенно повысить ваш уровень, как консультанта. Так что наша встреча больше нужна вам, а не мне. Кстати, денег я с вас не возьму. Достаточно будет чашки кофе.
– В постель, – снова язвлю я.
Эти бесконечные словесные стычки с ним заставили меня вспомнить наш давний разговор с Арчи о женском недовольстве. Я, помнится, тогда ответил, что негативизм и упреки вовсе не являются чисто женскими качествами. В мужских коллективах, особенно в армии или где подальше, бесконечные тычки и проверки на вшивость – это обычное дело. Стоит перестать на них отвечать, и тебя начинают задвигать все дальше и дальше в сторону параши, а попросту чморить. И делается это благодаря инстинкту, который требует, чтобы костяк стаи составляли сильные и здоровые, способные на ее защиту. Что же винить девку за то, что она, неосознанно следуя этому же инстинкту, проверяет, способен ли ты защитить ее и потомство… Но, если честно, я врал. Не люблю я обезьяну в человеке, хоть в отличие от Андрея, видя эту обезьяну в себе, не считаю нужным каяться. Кстати, наши споры с Андреем началась как раз с разговора на близкую тему, но тогда мы пришли к другим выводам. Вечеринка на плоской крыше дома одного из русских, живущих в Сан Хуане, была в разгаре. Вокруг непривычно много говорили по-русски. Только изредка слышались реплики на французском, арабском или английском. Я был почти ни с кем кроме Аркадия не знаком, но доброжелательность и какая-то общность разлитая тем вечером в теплом черном небе заставляли чувствовать себя уютно и свободно. Я передвигался с стаканом в руке от одной группы к другой, прислушиваясь к разговорам и ища знакомые лица.
– Кто ж хочет чувствовать себя ответственным за то, что с ним происходит? – Услышал я разговор двух людей, которые стояли у самого края крыши. Говоривший, крупный мужик, был одет в рясу.
– Люди женятся и выходят замуж потому, что нам всем хочется, чтобы рядом был кто-то, кто всегда будет виноват, – продолжил он и посмотрел на меня, как будто бы говорил со мной. Я принял его взгляд как приглашение и подошел к ним.
– Ладно, пойдем! – Командует Альтбух, и мы возвращаемся к машине.
Он идет чуть впереди меня и так браво держит спину, что напоминает самоуверенного красноармейца. С довоенных плакатов. «Подарить ему что ли буденовку с шестиконечной звездой?» – мелькнула у меня шальная мысль. – «Как раз в августе у него день рождения».
– Ты что дверью хлопаешь!? Это тебе не холодильник! – Рычит Альтбух, заводя мотор. – Слушай, что я хотел тебе рассказать. Я недавно познакомился с девушкой, которой абсолютно очарован. Она бежит… – начинает он, а я продолжаю вспоминать наш разговор с Андреем.