Три лилии Бурбонов
Шрифт:
– У нас с послом это был последний разговор, поэтому я не счёл нужным быть с ним окровенным.
Взамен Ришельё предложил своему верному слуге пост суперинтенданта финансов. Однако его кандидатуру ещё должен был утвердить король.
– Д’Эмери? Я такого не знаю, - якобы, заметил Людовик ХIII. – Но назначайте его скорее, ибо мне говорили, что этого места домогается некий Партичелли, известный плут и интриган. Если он получит это место, нам обоим будет очень досадно. Я не хотел бы видеть Партичелли при дворе.
– Опасаться нечего, - нашёлся кардинал. – Этот Партичелли, о котором говорит Ваше Величество, уже повешен.
– Это хорошо, - кивнул король. –
Забегая вперёл, скажу, что новый суперинтендант оправдал надежды Ришельё. В частности, он добился, чтобы Лангедок перестал выплачивать врагу кардинала, герцогу де Монморанси, пенсию в 100 000 ливров. И Монморанси был не единственным из знатных вельмож Франции, которые лишились выплат из казны по подсказке кардинала. Таким образом, в Турин д’Эмери, к большому облегчению Кристины, уже больше не вернулся. Его заменил посол де ла Кур, который, в любом случае, был не так жесток и вероломен.
В середине июня ла Валетт решил отбить город Кивассо. Его силы насчитывали 6 500 человек против 14 000 у Леганеса и принца Томаса. Но как раз в то время подошла армия герцога де Лонгвиля, о которой было сказано только, что она была малочисленной. 17 июля произошло сражение: неизвестно, участвовала ли в нём армия Лонгвиля или только оказывала моральное воздействие, но испанцы отступили. После этого ла Валетт приступил к осаде города и через десять дней добился капитуляции. Но почти сразу после сражения армии разделились. Логвиль ушёл вместе с пьемонтскими генералами Пьянеццой и Вильей освобождать Салуццо, незадолго до того захваченный Маурицио, а ла Валетт остался в окрестностях Турина наблюдать за Томасом.
Узнав о том, что французы и пьемонтцы увязли на непокорном юге, Леганес внезапно совершает стремительный бросок вверх по реке По. Развязка наступила в ночь на 27 июля. Принц Кариньяно во главе армии в 10 – 13 000 человек подошёл к стенам Турина, и его сторонники в столице открыли ему ворота. На улицах шли беспорядочные бои и с бастионов стреляли в темноте по всему, что движется, в то время как жители забарикодировались в своих домах. Кристине с Филиппо д’Алье и придворными дамами, прихватив сокровищницу, пришлось бежать в цитадель.
– В одной ночной сорочке! – злорадно утверждали её враги.
Вместе с ней крепость заняли 2 000 французских солдат. Вернувшиеся Лонгвиль и ла Валет попали под обстрел солдат Томаса и их союзников испанцев. Тем временем принц Кариньяно проводил в городе чистки высокопоставленных мадамистов: сажал их в тюрьму и грабил их дворцы. Он упразднил также городской совет и назначил свой собственный, и в качестве насмешки каждый день посылал осаждённой в цитадели Кристине по одной буханке свежего хлеба. Между тем от беспорядочных обстрелов больше всего страдали самые высокие здания в городе. Так, огонь французской пушки разрушил старинную башню с часами мэрии, одно из самых любимых туринцами строений.
4 августа ла Валетт, наконец, сумел вывести регентшу из Турина, которая присоединилась к своим детям в Шамбери. По дороге ей пришлось выслушать от савойцев, встречающих её карету, много нелестного о себе.
Перед отъездом Кристина снова возвала о помощи к Ришельё:
– Защитите вместе с королём меня, брат мой, чтобы я была избавлена от страданий, которым я подвергаюсь: взамен Вы приобретёте мою вечную благодарность и славу, что спасли принцессу королевской крови…
Но сердце гордого прелата было недоступно состраданию: наоборот, он удваивал свои требования, когда чувствовал слабость просителя.
В Шамбери, несмотря на критическую ситуацию, Филиппо д’Алье продолжал устраивать празднества для савойского двора. Кроме того, Кристина и там занялась строительством, в частности, обновила фасад замковой часовни и заложила церковь иезуитов.
Между тем Томас начал переговоры с Лонгвилем, попросив руку дочери герцога для своего старшего сына. Заподозрив его в предательстве, прежние союзники отвернулись от него. Презираемый в Милане, впавший в немилость в Мадриде и игнорируемый Веной, он был вынужден переплавить награбленое в Турине серебро и чеканить собственную монету. Та же судьба ожидала серебряные вазы его покойной матери-испанки и даже его собственную крестильную купель. Вдобавок, невзирая на протесты отцов города, он присвоил собранные налоги. Хотя это вряд ли облегчило положение принца.
Вскоре Людовик ХIII оправил герцога де Лонгвиля в Германию и ла Валет остался один.
– Чтобы спасти остатки кораблекрушения! – как выразился кардинал Ришельё.
Под ними подразумевались крепость Казале и города на западе Савойи. В противном случае вырисовывались мрачные перспективы утраты всех достижений войны за Мантуанское наследство, превращение Савойи во враждебное государство и плацдарм для атаки на Францию.
Способ, которым воспользовался ла Валетт, поначалу вызвал немалое удивление у кардинала Ришельё – с помощью нунция тот заключил в Валентино перемирие с испанцами с 14 августа по 24 октября. Обе стороны собирались использовать передышку с пользой для себя. Испанцы хотели укрепиться в захваченных крепостях, а ла Валетт просто ждал подкрепления. Но не дождался. 12 сентября у него произошёл первый приступ лихорадки, 16 сентября кардинал уже не мог ничего писать, дальше его состояние только ухудшалось, частично благодаря врачам, которые прописывали ему кто слабительное, кто кровопускание. Ослабленный как физически, так и морально, ла Валетт утром 27 сентября умер в полном сознании.
Тем временем Ришельё пришла в голову мысль, что в присутствии своего брата-короля Кристина будет более уступчивой. Ей предложили на выбор три города для встречи с братом: Лион, Гренобль и Пинероло. В то время как Людовик ХIII написал сестре:
– Хотя я не могу быть доволен Вашим поведением по отношению ко мне, поскольку у меня были отняты все средства, чтобы с лёгкостью помочь Вам, мой хороший характер не позволяет мне оставить Вас в том положении, в котором Вы находитесь…
Пока длилось перемирие, Кристина тихо, без всякой помпы, уехала в Гренобль на встречу со своим братом и Ришельё. Перед этим она отправила своего маленького сына в безопасное место в форт Монмелиан под охраной Феличе Савойского, губернатора Савойи. Комендантом же Монмелиана был назначен маркиз Сан-Дамиано, старший брат Филиппо д’Алье, которому Кристина дала следующие инструкции:
– Я доверила это место Вам, чтобы Вы берегли моего сына. Я запрещаю Вам передавать его любому человеку мира сего…и впускать войска… Я скорее потеряю свою жизнь, чем отдам кому-либо эту крепость…
Тем временем Ришельё внушал Людовику, как следует вести себя во время встречи с сестрой:
– Король должен сказать Мадам, что он преодолел 200 лье, чтобы показатье ей, как сильно он её любит. Затем он должен предложить забыть прежние обиды и добавить, что ему не нравится, как ведёт себя с ней кардинал, но она заслужила это из-за своего отдаления от Франции. А потом в конце сказать: «Моя цель состоит в том, чтобы спасти Вас, если смогу, если нет, то умою руки в отношении Ваших дел».