Три мушкетера в Африке
Шрифт:
– Дадут, дадут. И нечего глотку драть!
– Тебя спросить забыл, кричать мне или молчать!
М-да, не сказать, чтобы дисциплина тут была слишком строгая… Но главный сюрприз ждал нас впереди. Вскоре появился легионер и возгласил с порога:
– Н-ну-с, у кого какие пожелания?
И арестанты стали заказывать полдник, будто в ресторане. Ей-богу, не вру. Я чуть с койки не свалился.
– Мне черный кофе со сдобными сухариками! – потребовал субъект, приговоренный к
– Мне просто чайку, только рому не жалей, мерзавец, а то капитану пожалуюсь.
– Я желаю литр красного вина и мясное ассорти на закуску.
– Вам что будет угодно? – обратился к нам «официант».
Я решил над ним подшутить.
– Чай с ромом и бутерброды с ветчиной. Да какой-нибудь иллюстрированный журнал с красотками.
Заказу моему никто не удивился, а парень кивнул в знак того, что все понял.
– Какой журнал желаете? Свежие номера поступят из Леопольдвиля только завтра.
Такое впечатление, будто ты в парижском кафе, а не в исправительной колонии.
И тут к нам приблизился странный тип – голый, в чем мать родила, как валялся на койке, и глаза, будто плошки, – ну чистый лунатик. Левин!
– Послушайте, – говорит, – сударь! – А у самого голос на шепот срывается. – Нельзя ли попросить маринованной рыбы а-ля Тюрбо с двумя половинками крутого яйца? Филе следует готовить на пару, сбрызнув красным вином… – Бедняга дрожал всем телом.
– Попробую, – пожал плечами солдат. – Хотя у нас нет специальной диеты для слабоумных.
– Какая жалость! – громко вздохнул Хопкинс на своей койке.
– О чем это ты? – спросил я.
– Да вот сейчас раздастся побудка, и придется уносить ноги из этого рая. Потом, вздумай я кому пересказать этот несбыточный сон, меня поднимут на смех.
Признаться, мне и самому подумалось минуту назад, что все происходящее чудится мне во сне. Но сон продолжался и конца ему не было видно.
Чуть погодя принесли еду. Каждому то, что заказывал.
А я, кроме того, получил иллюстрированные журналы. Ну, что вы скажете?
Арестант, заказавший «просто чай», попытался по запаху определить, достаточно ли в нем рома. Про свои бутерброды с ветчиной скажу, что у нас в Мансоне даже комендант таких не едал. Но самый великий момент настал, когда Левину подали заказанное им рыбное филе а-ля Тюрбо с половинками яйца вкрутую.
Сперва старик расплакался, затем, благоговейно закрыв глаза, просмаковал яство. Сраженные зрелищем этого священного ритуала, мы притихли.
Проглотив первый кусочек, он обвел нас полным изумления взглядом.
– Судари мои, – прошептал он срывающимся голосом, – тот, кто готовил это блюдо, осваивал кулинарную науку у Левина. –
– И не молод, – встрял Хопкинс. – Лет сорока, не меньше.
– Откуда вы знаете?
– Седеть начал… – С этими словами он снял с краешка левинской тарелки седой волосок.
4
– Где повар, который это… готовил? – воскликнул Левин.
Солдат растерянно смотрел на него.
– На кухне… Где же еще ему быть?
– Я должен видеть его! Это наверняка мой ученик… Как его зовут?
– Гурше.
– Такого среди моих учеников не было!
– А где вы преподавали? – поинтересовался один из заключенных.
– Я – Левин, – с достоинством пояснил старый гурман и повернулся к нам. – Растолкуйте ему, что значит это имя.
Мы потупили глаза и промолчали. Самим бы кто растолковал, чтобы нам не теряться в догадках.
После чая мы вышли пройтись, и на каждом шагу нас подстерегали сюрпризы. Только успевай глазами хлопать да рот разевать от удивления.
На одной из площадей арестанты с охранниками в крикет играют, этой забавой в больших городах зажиточная публика развлекается. А тут из буфета малый с подносом подоспел, игроков угощает, те смеются, галдят… Вон там кегельбан. Чудеса, да и только!
Где-то радио играет, песни поют, все трубками попыхивают, выпивки хоть залейся и рожи у всех сытые, довольные, лоснятся.
– Что скажете? – цедит Альфонс Ничейный.
– М-да… – чешет в затылке Хопкинс.
– И я такого же мнения, – негромко присоединяюсь к ним я.
Мы поняли друг друга с полуслова. Здесь дело нечисто. Французская колониальная армия никогда не славилась тем, чтобы устраивать своим проштрафившимся солдатам курортную жизнь.
Заходим в буфет – хоть стой, хоть падай, это вам не обычные занюханные клетушки, куда легионер наведывается с тоски. Полированная мебель, удобные кресла, шелковые занавески, на стенах картины, бар со стойкой и чернокожий бармен.
Глазам своим не верю: у негра металлический миксер в руках, он смешивает коктейль, опускает кубики льда в заранее приготовленные четыре бокала, украшает их ломтиком лимона и наконец разливает напиток.
Это называется исправительный лагерь!
В углу рояль, и музыкант в потрепанном фраке наигрывает душещипательные мелодии…
Музыкант поворачивается в нашу сторону. Бледное, одутловатое лицо, сонный взгляд… Я застываю от неожиданности, у Хопкинса вырывается восклицание. Еще бы, ведь это Квасич!