Три мушкетера
Шрифт:
— Ваше величество, — воскликнула Анна Австрийская, выведенная из терпения смутными намеками, — почему вы не скажете прямо, что у вас на душе? Что я сделала? Какое преступление совершила? Не может быть, чтобы ваше величество поднимали весь этот шум из-за письма, написанного мною брату.
Король не нашелся сразу, что ответить на такой прямой вопрос. Он подумал, что сейчас самое время сказать те слова, которые должны были быть оказаны только накануне празднества.
— Сударыня, — проговорил он с важностью, — в ближайшие дни будет устроен бал в ратуше. Я считаю необходимым, чтобы вы, из уважения к нашим славным старшинам, появились на этом балу в парадном платье и непременно с алмазными подвесками, которые я подарил вам ко дню рождения. Вот мой ответ.
Ответ этот был ужасен. Анна Австрийская подумала, что королю известно все и что он только по настоянию кардинала был скрытен всю эту неделю.
Такая скрытность, впрочем, была в характере короля. Королева страшно побледнела и оперлась о маленький столик своей прелестной рукой, сейчас казавшейся вылепленной из воска. Глядя на короля глазами, полными ужаса, она не произнесла ни слова.
— Вы слышите, сударыня? — спросил король, наслаждаясь ее замешательством, хоть и не угадывая его причины. — Вы слышите?
— Слышу, сударь, — пролепетала королева.
— Вы будете на этом балу?
— Да.
— И на вас будут ваши алмазные подвески?
— Да.
Королева стала еще бледнее. Король заметил это и, удивляясь ее тревогой с той холодной жестокостью, которая составляла одну из самых неприятных сторон его характера, проговорил:
— Итак, решено! Вот и все, что я хотел сказать вам.
— Но на какой день назначен бал? — спросила Анна Австрийская.
Людовик XIII почувствовал, что ему не следует отвечать на этот вопрос: голос королевы был похож на голос умирающей.
— Весьма скоро, сударыня, — ответил король. — Но я не помню в точности числа, нужно будет спросить у кардинала.
— Значит, это его высокопреосвященство посоветовал вам дать бал? — воскликнула королева.
— Да, сударыня. Но к чему этот вопрос? — с удивлением спросил король.
— И он же посоветовал вам напомнить мне об алмазных подвесках?
— Как вам сказать…
— Это он, ваше величество, он!
— Не все ли равно — он или я? Не считаете ли вы эту просьбу преступной?
— Нет, сударь.
— Значит, вы будете?
— Да.
— Прекрасно, — сказал король, идя к выходу. — Надеюсь, вы исполните ваше обещание.
Королева сделала реверанс, не столько следуя этикету, сколько потому, что у нее подгибались колени.
Король ушел очень довольный.
— Я погибла! — прошептала королева. — Погибла! Кардинал знает все.
Это он натравливает на меня короля, который пока еще ничего не знает, но скоро узнает. Я погибла! Боже мой! Боже мой!..
Она опустилась на колени и, закрыв лицо дрожащими руками, углубилась в молитву.
Положение действительно было ужасно. Герцог Бекингэм вернулся в Лондон, г-жа де Шеврез находилась в Туре. Зная, что за ней следят настойчивее, чем когда-либо, королева смутно догадывалась, что предает ее одна из ее придворных дам, но не знала, кто именно. Ла Порт не имел возможности выходить за пределы Лувра; она не могла довериться никому на свете.
Ясно представив себе, как велико несчастье, угрожающее ей, и как она одинока, королева не выдержала и разрыдалась.
— Не могу ли я чем-нибудь помочь вашему величеству? — произнес вдруг нежный, полный сострадания голос.
Королева порывисто обернулась; нельзя было ошибиться, услышав этот голос: так говорить мог только друг.
И действительно, у одной из дверей, ведущей в комнату королевы, стояла хорошенькая г-жа Бонасье. Она была занята уборкой платьев и белья королевы в соседней маленькой комнатке и не успела выйти, когда появился король. Таким образом, она слышала все.
Королева, увидев, что она не одна, громко вскрикнула. В своей растерянности она не сразу узнала молодую женщину, приставленную к ней Ла Портом.
— О, не бойтесь, ваше величество! — воскликнула молодая женщина, ломая руки и плача при виде отчаяния своей повелительницы. — Я предана вашему величеству душой и телом, и, как ни далека я от вас, как ни ничтожно мое звание, мне кажется, что я придумала, как вызволить ваше величество из беды.
— Вы! О, небо! Вы! — вскричала королева. — Но взгляните мне в глаза.
Меня окружают предатели. Могу ли я довериться вам?
— Ваше величество, — воскликнула молодая женщина, падая на колени, клянусь моей душой, — я готова умереть за ваше величество.
Этот крик вырвался из самой глубины сердца и не оставлял никаких сомнений в его искренности.
— Да, — продолжала г-жа Бонасье, — да, здесь есть предатели. Но именем пресвятой девы клянусь, что нет человека, более преданного вашему величеству, чем я! Эти подвески, о которых спрашивал король… вы отдали их герцогу Бекингэму, не правда ли? Эти подвески лежали в шкатулке розового дерева, которую он унес с собою? Или я ошибаюсь, или не то говорю?
— О, боже, боже! — шептала королева, у которой зубы стучали от страха.
— Так вот, — продолжала г-жа Бонасье, — эти подвески надо вернуть.
— Да, конечно, надо. Но как, как это сделать? — вскричала королева.
— Надо послать кого-нибудь к герцогу.
— Но кого? Кого? Кому можно довериться?
— Положитесь на меня, ваше величество. Окажите мне эту честь, моя королева, и я найду гонца!
— Но придется написать!
— Это необходимо. Хоть два слова, начертанные рукою вашего величества, и ваша личная печать.