Три плова
Шрифт:
Я нагнулся. Сафура бережно сняла с моего плеча божью коровку; она подула насекомому в крылышки.
Продолжая показывать мне храм, Сафура ловила на ходу жуков, стрекоз, бабочек. Ей захотелось прокричать свое имя в колодец, откуда некогда извергался вечный огонь, то есть зажженный монахами газ. Они сделали из этого простого явления «чудо», а таких «чудес» на новых промыслах много. Бывает, что администрация промысла еще не подготовилась к приемке газа, то есть не соорудила газопровода. Как быть с газом, который поднялся из скважины вместе с нефтью и в мернике-резервуаре от нее отделился? Его приходится зажечь. И горят, горят день и ночь факелы,
— А! О! Па-па! — кричала она в колодец.
Невнятно откликнулось эхо.
— Как тебя зовут, дядя?
— Семен Григорьевич.
Сафура снова уткнулась в колодец и крикнула:
— Сенон! Гегогара!..
Здесь, показывала она, жили в кельях двенадцать монахов. Они пришли из-за моря, молились огню и брали деньги за вход. Но потом вернулся с войны солдат. Солдат прогнал монахов и сам стал молиться огню и брать деньги за вход. А потом положили трубы, потушили огонь и назначили ее отца сторожем. Когда отец дома, он тоже берет деньги за вход. Сафура денег не берет — отец запрещает. Но ключ он оставляет дома. Сегодня приходила старая женщина в очках, она спросила, любит ли Сафура мандарины. Сафура сказала, что любит. Старая женщина в очках пошла на станцию и купила два мандарина...
Закончив осмотр храма, мы вышли за ворота. У Сафуры не ладилось с замком. Я помог ей закрыть храм огнепоклонников и спросил, что она еще любит, кроме мандаринов. Например, орехи?
— Орехи тоже, — сказала девочка.
Мы пошли на станцию, где я купил ей в ларьке полкило грамма грецких орехов. Затем мы попрощались:
— До свиданья, Сафура!
Она расхохоталась.
– Сеной Гегогара... — сказала она сквозь смех. — До свиданья, Сенон Гегогара!
Живя в Баку, я встречался с инженерами и техниками окрестных промыслов. Они заселили много домов около Парапета и Арменикенда. По утрам трамваи, электропоезда, «кукушки», автомобили и баркасы развозили их на Биби-Эйбат, Лок-Батан, Пута, Бухту Ильича, Балаханы, Сураханы и остров Артема. Многие, оказалось, знали Сафуру. Иные показывали ей при встрече язык — так просила Сафура. Играя в доктора, девочка всех находила больными. Сафуре было невдомек, что доктор может признать человека здоровым. Она забредала иногда и на промысел, особенно в дни, когда ее отец работал на желонке. Этот забытый инструмент, которым давно перестали добывать нефть, появлялся порой на каком-нибудь участке, если надо было прочистить скважину.
Сафура говорила и по-русски и по-азербайджански, даже немного по-осетински — на промысле было много масленщи-ков-осетин. Бывало, кто-нибудь из масленщиков поймает ее на ходу и сдерет, шутки ради, с ее худых плечиков искусно наброшенную черную шелковую ткань. Сафура разъярится, затопает ножками, трижды прокричит: «Пусти! Пусти! Пусти!» Затем стремительно умчится, снова закутываясь в свой легкий полушалок. Отец о ней порой тревожился. На промыслах.— ухабы и нефтяные ямы, поле пересекали рельсы, по которым мчалась «кукушка», по асфальтированному шоссе бегали автомашины. Как бы не случилось чего-нибудь с девочкой...
Когда я рассказал в обществе бакинских инженеров, что побывал в храме огнепоклонников, меня спросили:
— Значит, вы познакомились с Сафурой?
А инженер Майер сказал:
— Не вы ли тот дядя, который купил ей орехи?
И рассказал известный случай, как Сафуру прогнали с Соленого озера. Бойкая девчонка привела к эстакаде ораву мальчуганов. Запасшись самодельными — из картона, щепок и жести- корытцами, они шли добывать соль. Сафура где-то услышала, что надо зачерпнуть в корытце воду из Соленого
озера; вода испарится — и на дне останется чистая соль. Девочка подговорила мальчишек; те смастерили корытца и покорно поплелись за ней.
— А как она здорово танцует! — сказал инженер Майер. — Подсмотрела раз, как осетины из поселка Степана Разина танцуют лезгинку. И в тот же день вынесла из дому два кухонных ножа, собрала на дворе храма огнепоклонников мальчишек и отплясывала по всем правилам, с платочком, ловко лавируя среди воткнутых в землю ножей.
— Как бы не выросла чересчур озорной, — высказал я опасение за судьбу Сафуры, рассмешив Майера.
— Вы тоже? О ней все беспокоятся. Ничего, скоро пойдет в школу... И вообще, девчонка шаловливая, но добрая, по-моему, от головы до пят.
На этот раз он посмеялся собственным словам.
3
Майера знают в Баку многие. Он — главный инженер Лок-Батана, говорит на пяти языках: русском, немецком, тюркском, армянском и осетинском. В Доме техники Майер читает лекции о бурении на вулканах и прославился как укротитель фонтанов. В дни нефтяных и газовых выбросов, когда гудит потрясенная земля и из глубоких недр бьет в небо с грохотом и свистом, заливая все кругом, толстая струя, Майер берет на себя командование как полководец.
Я не был несколько дней в Баку; когда же вернулся, меня встретили в Доме техники с упреком:
— Не вовремя уехали!
Пять дней назад в Лок-Батане забил огромный нефтяной фонтан. Даже старые бакинцы не слыхали такого грохота.
— Фонтан неслыханный и невиданный! Его до сих пор не укротили.
Автобус, в который я вскоре сел на Коммунистической улице, остановился у спуска в Лок-Батанскую долину. Дальше дороги теперь не было. Пассажиры пошли пешком, а с ними стал спускаться и я. Мне не дали как следует подивиться столбу нефти, клокотавшему посредине промысла.
— Разве это струя! Ее почти загнали в землю. Перед вами — остаточки.
Грохот глухо бил в барабанные перепонки. Сразу разболелась голова. Опытные пассажиры протянули мне клочок ваты; я заткнул уши. Всюду черным-черно. Нефть разлилась по долине озерцами и ручейками. Почернели бараки и вышки, потемнела вечно белая от выступающей на поверхности соли земля Лок-Батанской долины. Она запомнилась мне в рубцах и трещинах — теперь нефть смазала все рубцы и трещины.
— Сюда, сюда! — кричали из разных мест носившимся по промыслу врачам.
И врачи в белых, с нефтяными пятнами, халатах прибегали к ослабевшим рабочим, погружали их на носилки и отправляли наверх.
Изуродованный инструмент, искривленные рвущимся на волю нефтяным выбросом трубы, возвращенная подземными толчками на поверхность арматура — все это валялось на земле, вязло в озерцах. Но видны были и картины обуздания. Рядом с фонтанирующей скважиной рабочие выкопали большую квадратную яму, куда стекала по желобам выбрасываемая нефть. Они стояли в яме по колено в нефти. Их брезентовые комбинезоны насквозь пропитались маслянистой жижей. Поверхность ямы пузырилась. Кое-где плавали клочья ваты. Вата валялась и на земле, ею то и дело затыкали уши.