Три повести
Шрифт:
— Отцу кланяйся, — наказал Прямиков.
— Буду кланяться.
Матрос поднял весла, и Москалев столкнул лодку в воду. Расставив ноги, с бывалой сноровкой, стоял он на корме.
— Так в случае чего спроси Москалева! — крикнул он издалека.
Пароход принял лодку, выкинул три прощальных гудка и пошел дальше…
Три недели спустя на той же лодке, на которой выходил в протоку выбирать морды с рыбой, отвез Прямиков сына к пристани большого села. Здесь тот должен был дождаться парохода в Хабаровск.
— Ты как же — вернешься еще после поездки? — спросил Прямиков. — Или уже прямо в учение? —
XIV
Потрепанный газик повез Дементьева в город. Все скрипело и ходило в его разболтанном кузове. Неважно был задуман этот городишко в тайге. Так и остался еще на боковых его улочках след былой золотоискательской слободки с тесовыми крышами дощатых домов и острожными остриями заборов. Высоко, у самого подножья рыжеющей сопки, жил Черемухин. На этот город он променял и Иркутск с его профессорской кафедрой и академические приглашения в Москву. На карте, висевшей в вагоне Дементьева, была нанесена запроектированная трасса вторых путей на Дальний Восток. К ее строительству приступили, и новые задачи отодвинули недавние планы Черемухина. Он нужен был здесь, — значит, и Москва и удобная квартирка в Иркутске с видом на быструю, глубокую Ангару подождут.
Только множество собак — этой старой охотничьей слабости не мог он преодолеть даже здесь — завелось во дворе его домика. Машина подняла облако пыли и остановилась. Прямо, сейчас же за домом, поднималась в небо сопка. Летнее солнце успело уже коричнево выжечь листву дубового леска. С десяток собачьих голосов возвестил приезд постороннего. Черемухин, в чесучовом пиджаке, с седоватым веерком полукруглой бородки, открыл калитку.
— Петр Иванович, — сказал он удивленно. — Не ожидал. Я думал, за мной машина из управления.
— Не помешаю вам?
— Помилуйте! Весьма рад. Заходите. Собак у меня… черт их знает, откуда их столько развелось? — Он заспешил вперед и свирепо разогнал собак. — Как же вы так — без предупреждения?
— Я ведь насквозь качу… ночью снова прицепят к экспрессу. Теперь уже с подробным докладом в Москву. Было у меня здесь несколько дел в управлении.
Они поднялись по лестнице в дом.
— Тубо, проклятая! — закричал вдруг Черемухин. — Сука у меня в доме… золотое чутье, но глупа! Бывают же такие дуры собаки!
Правды, однако, он не сказал: у суки была дурная привычка хватать незнакомых за ногу. Он прогнал собаку в соседнюю комнату. Теперь можно было расположиться в низеньком, обитом пестрым репсом будуарном креслице. На полочке образцы обломочных пород — гнейсы, граниты, порфиры. Гиляцкий божок, берестяная коробка с нанайским узором — память экспедиций. Дальше книги. Дементьев издалека оглядел знакомые тома
— Я к вам, в сущности, без особого дела. Хотел повидать перед отъездом в Москву… ну и похвастать, конечно, кое-какими приятными сведениями. В частности, водопровод от ключа номер два — или от Нанайского ключа, как его называют — начинаем строить. Новая трассировка дает экономию в три километра. Вместо предполагавшихся восьми придется проложить до станции всего пять километров. Такие же сведения и с других ключей. Надеюсь, меньше чем через полгода сможем рапортовать, что водная проблема в районе «безводных амурских участков» разрешена.
Рыжеватая сопка смягчала день за окном. Ее отсвет закатной теплотой ложился в комнате. Книги, разбухшие от рабочих заметок и вложенных листков с записями, рукописи, чернеющие строками мельчайшего почерка, каменные породы на полочке и на этажерке — от всего этого веяло тридцатипятилетним трудом, настойчивостью, непримиримостью… непримиримым был этот хохлатый, как свиристель, человек, когда дело касалось его науки. Со своими собаками, в этом ветхом домике был он богаче, чем в академической квартире в Москве с ее научными заседаниями и докладами. Здесь была практика, грубый вкус земли, живое претворение в жизнь того, что чертежами обозначается в научных трудах и докладных записках.
Самые тревожные дни были теперь позади, и впервые за много месяцев можно было никуда не торопиться.
— Пройдет еще годик-другой, и проблема эта будет отодвинута другими срочными проблемами, — сказал Дементьев.
— Не думаю… вечную мерзлоту мы только начинаем преодолевать… правда, еще очень робко, но уже можно видеть горизонты. Освободить от плена вечной мерзлоты почти треть территории нашей страны… добиться, скажем, в Якутской области высоких устойчивых урожаев, изменить климат, поверхность почвы, флору и фауну в районах, которые до сих пор считались мертвыми, — все это еще впереди!
Дементьев любил, когда по-петушиному, подергивая сероватую редкую бородку, начинал Черемухин наскакивать на старые догмы.
— Энергетика! Вот могущественная сила в руках человека. Энергетика бьет и отсталость, и сопротивление природы. На самом деле, Петр Иванович… взгляните сюда, на карту азиатской части СССР. Кто здесь хозяйствует больше — природа или человек? Пока еще природа. К сожалению, природа. Но очень скоро человек преобразит эти пустые районы. Он двинется на них с энергетикой, величайшим оружием для борьбы с темнотой земли. Вечная мерзлота — темнота, энергетика — просвещение… если позволено будет так сказать! Только одна Ангара может дать энергию, равную нескольким Днепрогэсам!.. Запрудами рек мы образуем гигантские водохранилища. Вода теплоемкая, ее огромные массы смягчают климат. Запруженные массы воды создадут потепление, климат смягчится, подвижка полярного воздуха будет ослаблена. Тогда появятся осадки, более влажной станет зима, возникнет новая растительность, а с ней новая жизнь. Флора вызовет изменение фауны. Начнется борьба растительного мира, а вслед за тем и животного мира. Солнечная радиация здесь очень большая. Солнечную энергию можно будет тоже использовать, а это значит — преодоление ледников.