Три правила ангела
Шрифт:
– Да что там нынче за палки! – горестно отмахнулся трясущейся рукой дядюшка. – Одни опилки да клей.
А преступник на самом деле дожидался в комнате. Но и куда ему, бедолаге, деваться было, спеленатому-то по рукам и ногам. Видимо, дядюшка впопыхах не нашёл верёвки, так связал парня простынями, стянув поверх брючными ремнями, своим и преступника, и – для надёжности, что ли? – замотав ему лицо полотенцем так, что злоумышленник дышал-то с трудом, лишь мычал невнятно. Впрочем, даже его глаза фокусировались…
– Ну ты силён, дед, – восхищённо протянул полицейский, сдвигая форменную фуражку на затылок.
– Слава ВДВ, – скромно и совсем тихо отозвался Михал Сергеич, не без гордости косясь на портрет, украшающий стену.
На фото, аккуратно вставленном в рамочку ещё покойной супругой, дядя был молодым, бравым, в кожаном шлеме и с рюкзаком-ранцем за спиной.
– Вы этого молодчика знаете? – спросил другой полицейский, постарше.
– Впервые вижу, – чётко отрапортовал Михал Сергеич.
– Нет, – помотала головой Ленка.
Парня же она и впрямь не знала, лишь два раза видела и всё в обществе Виталика. Старообрядцева его бы и не узнала, если б не обсосанный чупа-чупс, валяющийся на паркете возле «стенки». Помнится, на рынке он тоже палочку от карамели гонял из одного угла рта в другой. А на лестничной площадке, когда Макса ударили, вроде бы обёртка от леденца валялась.
Значит, всё-таки Виталя? Только что ему потребовалось в дядюшкиной квартире, да ещё практически белым днём?
***
Увидав Ленку, участковый так скривился, словно у него все зубы разом заныли и даже обернулся на совершенно пустой коридор, будто сбежать хотел. Но вздохнув тяжко, набрался, видать храбрости, подошёл, недовольно пыхтя и отдуваясь, не без труда выудил из кармана амбарную связку ключей.
– Ну что тебе опять нужно, Старообрядцева? – проворчал, безрезультатно пытаясь вставить ключ в замок и всё мимо попадая. – Что ты всё сюда ходишь? Как на работу, ей богу.
– Всего-то третий раз пришла, – тихо напомнила Лена.
– Уже третий раз! – раздражённо рыкнул Григорий Григорьевич по фамилии Порывай и уставился на непослушный ключ, будто впервые его видя. – Думаешь, дел у меня других нету, кроме как с вами разбираться? Да делу у меня… во! – участковый с силой похлопал себя по апоплексической багровой шее. – Русским языком тебе сказано, идёт доследственная проверка. Поняла, что ли? Ну и ступай себе. Иди, иди. Видишь у меня того… работа.
– Не вижу, – вконец обнаглела Ленка, отобрала у полицейского связку, подвинув весьма упитанного дяденьку плечом, и, отыскав нужный, открыла хлипкую дверцу. Из кабинета пахнуло холодом, будто из подвала, и застарелым табачным перегаром. – Вы бы поговорили со мной, Григорий Григорьевич, объяснили бы всё, я бы на самом деле пошла и вас больше не беспокоила.
– Между прочим, Старообрядцева, на тебя тоже сигналы поступали, – набычисался участковый, видимо обиженный Ленкиной самостоятельностью. – Ты где прописана-то? А живёшь здеся. Вот то-то!
– Так у меня временная прописка есть, за квартиру мы с дядей за двоих платим. И трудовая книжка у меня имеется.
– Умные все какие стали! – осерчал Григорий Григорьевич. – Кошек с собаками кто подкармливает на регулярной основе? А они потом в подъездах и подвалах гадят! И эту разносят… как её? Заразу!
– А если я их перестану подкармливать, то они гадить не будут? – удивилась Ленка, но увидев, как багрянец переползает с шеи полицейского на его же мясистый затылок, а там и на лоб, зачастила испуганно. – Вы просто поговорите со мной, Григорий Григорьевич. Вы же даже фамилию мою уже запомнили. Ну, в самом деле, что я сюда третий день хожу, только мешаю? Кстати, я не одна пришла.
– Кого ты ещё притащила? – по-бычьи крутанул шеей полицейский.
– Взятку, – выпалила Старообрядцева и испуганно примолкла.
Ей показалось, что участкового сейчас удар хватанёт. А ежели не хватанёт, так сгребёт он Ленку за шкварник, да и спустит с лестницы. Или в тюрьму запрёт, что, конечно, ничуть не лучше.
– Ты совсем, что ли, с глузду съехала? – неожиданно спокойно поинтересовался Григорий Григорьевич. Ленка, обеими руками прижимая к животу набитый пакет, рьяно помотала головой, мол нет, не съехала, не совсем. – А чего тогда?
– Я… Я сейчас, – тихонько пообещала Старообрядцева и бочком, бочком протиснулась в сумрачный кабинет.
Там дело пошло веселее, потому как стол участкового оказался девственно пуст и ничто не помешало сноровисто расстелить скатёрку; расставить тарелки с солёной капусткой, домашними маринованными грибками, заранее нарезанным салом; положить ложку с вилкой в салфетке, налить из пузатого термоса ещё парящий борщ. Кастрюлю с картошкой и котлетами, предусмотрительно завёрнутую в шерстяной платок, Ленка отставила в сторону и, стесняясь, не вынимая из пакета, продемонстрировала Григорию Григорьевичу горлышко бутылки.
– На апельсиновых корочках, что ли? – подозрительно повёл носом участковый.
– На ореховых перегородках, мама настаивает, – призналась Старообрядцева. – И самогон сама делает. Слеза младенца.
Полицейский подумал, пригладил лысину и махнул рукой: да пропади оно всё пропадом!
– А хлебушка нет? – спросил смущённо, пристраивая немалое пузцо за столом.
– Есть, конечно. И ещё пирожки. Сладкие и с ливером.
– Ну ты даёшь, – оценил Григорий Григорьевич и, лихо махнув стопку «слезы младенца» на ореховых перегородках, зажав ложку в кулаке, принялся шумно и жадно хлебать борщ, напомнив мигом расчувствовавшейся Ленке бездомного пса.