Три сердца
Шрифт:
— Как это, — произнес Гого раздраженно. — И ты считаешь, что этого никто бы не заметил?
— Мог никто и не заметить, однако нашелся человек, кто не только видел, но и поймал на месте преступления.
— Кто же это был?
— Александр, камердинер, Александр Жолонь.
— А поймав, он, самый преданный слуга моего отца, не счел нужным уведомить своего хозяина? Задумайся!
— Не иронизируй, Гого, — грустно ответила Кейт. — Да, он знал, что это его долг, и все-таки не исполнил его. Михалине тогда было двадцать два — двадцать три года, а ему за пятьдесят. Вот он и «купил» ее ценой молчания.
— Сказочка вполне ловко сложенная, но, к счастью, Александр еще жив и…
— К несчастью, он все подтвердил, — закончила Кейт.
Лицо Роджера заполыхало. Он с минуту молчал, а потом взорвался:
— Это неправда! Это гнусное вранье! Подлая интрига! Это заговор против меня!
— Успокойся, Гого.
— Откуда ты знаешь, что Александр все подтвердил?!
— Я разговаривала с ним. Рыдая и стоя передо мной на коленях, он признался и умолял не ворошить эту историю. Он боится суда и лишения пенсионного обеспечения.
— Последнее не минует этого старого негодяя, — произнес Гого, сжимая кулаки. — Ах, жалкие скоты, ничтожные твари! И еще осмелились тебя, именно тебя, моя любовь, мой ангел белокрылый, втягивать в эту омерзительную интригу, но я с ними разделаюсь… Ха, полюбуйтесь на него! Он не только стишки сочиняет, а еще и планы продумывает. Какая мелочность! Одним махом ограбить меня, отнять фамилию, имение, титул! Неплохой заговор: умирающая мать, старый слуга и этот тип. Я ручаюсь, что это он все придумал, он был зачинщиком всей этой дьявольской махинации. Ну, я с ним разберусь!
Гого побледнел, его била мелкая дрожь.
— Позор, позор, позор, — повторял он, не успокаиваясь.
— Не говори так, Гого, потому что и я бы, возможно, не поверила всему этому, если бы не было абсолютно убедительного доказательства, которое, поверь, не оставляет никаких сомнений.
— Доказательство?
— Да.
— И что же это за доказательство?
— Пойдем со мной.
Гого взял ее за руку.
— Подожди, тебе не нужно показывать мне это доказательство. Достаточно будет, если ты объяснишь, что это такое.
— Умирая, Михалина сказала мне, что ее сына можно узнать по родимому пятну на правой ноге над щиколоткой, в том же месте и такое же, как у нее. Я проверила. Оно было у покойной. К тому же Александр, который в то время, вероятно, сильно интересовался ножками Михалинки, именно по этому знаку понял, что вас заменили. У тебя на правой ноге над щиколоткой есть коричневое пятно?
Кейт взглянула на него и ужаснулась: он был бледен как полотно, лицо его застыло в какой-то болезненной гримасе, в глазах — безнадежность и панический страх.
Она взяла его руку и осторожно распрямила судорожно сжатые пальцы. Безграничная жалость комком сдавила ей горло.
«Бедный парень, бедный парень», — думала Кейт, но не могла выдавить из себя ни единого слова, только все нежнее и сердечнее гладила его руку.
Минуты убегали одна за другой. Тишину нарушал лишь шелест листьев, изредка опадающих с дерева, или короткий всплеск воды в пруду.
Наконец Роджер произнес хриплым и глухим голосом:
— Это страшно… это страшно. Я — сын той женщины. Нельзя испытать более позорного унижения.
Спустя минуту он взял руку Кейт и поцеловал.
— Какое счастье, что именно ты узнала обо всем.
— Я не считаю это счастьем и предпочла бы никогда не узнать об этом.
— Понимаю, — согласился он, — но представь, только представь, что возле той… женщины мог оказаться кто-нибудь другой, тогда я бы погиб.
Глаза Кейт широко раскрылись.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Ну, не было бы у меня спасения. Этот приказчик отнял бы у меня все и пустил бы по миру. Любой другой, услышав такое признание Михалины, тотчас же раструбил бы об этом повсюду. Я, правда, искренне удивлен твоей осторожностью и предусмотрительностью, Кейт. Ведь ты только мне рассказала обо всем?
— Да, потому что ты должен был узнать первым.
На последнем слове она сделала ударение, но он этого не заметил.
— Конечно, первым. Первым и последним. Александр, разумеется, исходя из вполне понятных собственных интересов, не пискнет ни слова. Я тоже, уверяю тебя, не собираюсь этим хвастаться.
Он рассмеялся нервно и отрывисто.
Кейт взглянула на него с недоверием.
— Ты же не хочешь сказать, что смог бы уже сейчас осознанно присвоить то, что по праву принадлежит Матею?
Ее вопрос прозвучал довольно мягко, но он все-таки услышал в нем какие-то суровые нотки.
— О нет! Я не собираюсь его обижать. Он получит то, на что никогда в жизни не надеялся, о чем даже не мечтал. Я уступлю ему одну из усадеб, скажем, Скорохи. Как? Двадцать с лишним влук [3] прекрасной земли. Для него это улыбка судьбы.
— Это может быть улыбкой для Матея, но не для графа Роджера Тынецкого, — ответила Кейт, твердо чеканя слова.
— Если ты считаешь, что этого мало, так я не скупой и добавлю ему еще что-нибудь.
3
Польская мера площади, приблизительно 16,8 гектара.
— Да, ты весьма щедрый, только забываешь об одном, что щедрость твоя распространяется на чужое, ведь все это — его собственность.
— Уверяю тебя, что он просто не знал бы, что со всем этим делать, — сказал Гого с некоторым раздражением. — И так, пожалуй, обезумеет от счастья, когда получит Скорохи.
— Зная, что ему принадлежит все?
— Ба, но он же этого никогда не узнает.
Кейт встала. Голос ее слегка дрожал, когда она начала говорить.
— Роджер, я знаю, что ты сказал, не подумав, и только поэтому я по-прежнему тебя уважаю, ведь я всегда считала тебя порядочным и честным. И поверь мне, если бы я когда-нибудь узнала, что это не так, я бы почувствовала боль в сто раз сильнее, чем открытие того, что ты не граф Тынецкий. Это ничуть не умаляет твое достоинство, а вот непорядочность уничтожила бы тебя в глазах всех достойных людей. Мне хочется верить, что ты поступишь правильно. Я нисколько не сомневаюсь, что ты поступишь, как человек чести! Задумайся, смог ли бы ты, с твоей совестью и чувством собственного достоинства, прожить хотя бы час спокойно и с удовлетворением, зная, что, воспользовавшись чужой бедой, отнял чью-то фамилию, дом, и вообще все из-за его неосведомленности.