Три венца
Шрифт:
Молодая панна, ластясь, подсела к старику и, достав из кармана свой собственный фацелет (платок) тончайшего полотна, опрысканный эфирным раствором амбры, нежно провела платком по его лбу, а в заключение поцеловала его в самое темя.
– - Вот так!
– - сказала она, с улыбкой глядя на него.
– - Что, разве не легче?
– - Легче; но я устал моя милая, очень устал...
– - Безбожные патеры!
– - Тише, дитя мое...
– - И чего им от вас нужно?! Ну, скажите, папа, чего им нужно?
– - Это, милая, государственная тайна. У тебя же еще один ветер в голове...
– - Без ветра, папа, никак нельзя: без него бы все на свете застоялось и сгнило; ветер очищает воздух.
И в подкрепление своих слов, она обмахнула опять лицо отца своим платком и обдала его при этом ароматом амбры.
– - Экий язычок! На все ответ найдется, -- заметил пан Мнишек, с умилением взглядывая снизу в сверкающие глазки дочери.
– - Ну, да Бог с ними, вашими патерами!
– - сказала она.
– - Я и без того прекрасно знаю, что разговор у вас был об этом московском царевиче, который точно с неба свалился. Ответьте мне, папа, только на один вопрос: в самом ли деле это заколдованный принц, или он только прикидывается им?
– - Гм... Да тебе-то, милочка, на что? Что за странные для девушки вопросы ни с того, ни с сего?
– - Видно, есть с чего... Так что же, говорите: принц он или нет?
Пан Мнишек пристально взглянул в глаза дочери. Она глядела на него не менее зорко и смело, нетерпеливо потопывая ножкой по полу.
– - Ты, Марина, у меня ведь известная фантазерка: в безумной головке твоей, верно, опять какая-нибудь шальная идея родилась?
– - Шальная ли, увидите когда нужно. А теперь отвечайте мне: кто этот таинственный незнакомец, выдающий себя за русского царевича? Отвечайте, пожалуйста, по совести! Вы не знаете, папа, сколько от этого зависит и для вас, и для меня!
Пан воевода озабоченно насупился и покачал головой.
– - Что я скажу тебе? Кто заглянет ему в душу?
– - Так вы сами, значит, не совсем уверены в нем?
– - продолжала допытываться панна Марина, и возбужденные черты ее подернулись тенью разочарования.
– - Это, конечно, грустно, очень грустно; но... все равно, принц он или нет, есть ли у него надежда захватить венец царский?
– - Ежели король наш Сигизмунд и сейм польский не откажут ему в своей помощи -- без сомнения.
– - А эти посланцы папского нунция из Кракова прибыли сюда к вам, конечно, по этому же делу?
Пан Мнишек не мог скрыть своего изумления по поводу дипломатического чутья дочери.
– - Ты, милая моя, право, иезуит в юбке! Панна Марина тихонько засмеялась.
– - Была, значит, в хорошей школе! Недаром вы окружили теперь и себя, и меня иезуитами.
– - Не шути с огнем!
– - укорительно заметил отец.
– - С иезуитами считаются теперь и крупные государственные мужи, преклоняется перед ними и власть королевская. Они же возложат на голову нашего августейшего монарха наследственную корону шведскую, которая была у него насильственно отнята...
– - Договаривайте, папа.
– - Что договаривать? И то проболтал уже лишнее. Политика -- не женское дело.
– - Так я вам доскажу. Иезуиты ваши подбивают короля поддержать этого претендента на московский престол (царевич ли он или нет -- для них все равно) с тем, чтобы он потом, в свой черед, помог королю вернуть себе шведскую корону. Не так ли?
Старик Мнишек развел руками.
– - Кто тебе это все выдал?
Дочь коснулась указательным пальцем своего высокого, выпуклого лба.
– - Вот эта безумная головка. Политика, как видите, иногда и женское дело. Стало быть все это верно? Хорошо. А иезуиты-то из чего хлопочут?
– - Как из чего? Чтобы восстановить прежнее могущество польского народа, исповедующего их святую римскую веру.
– - Вы думаете? Какое дело настоящему иезуиту до того или до другого народа? Нет, у них совсем другое на уме.
– - Другое?
– - Торжество истинного Христова учения: им надо обратить в римскую веру нового русского царя, а через него и весь народ русский.
– - А что ведь? И то, пожалуй, так! Ай да умница! Тебе самой бы, право, восседать на престоле.
– - Чего нет, то может еще статься.
Пан воевода от изумления, от испуга даже рот разинул.
– - Как? Что ты говоришь?
– - Молчание, папа! Еще время не приспело. Как ваши иезуиты ни хлопочут -- одним без меня, поверьте, им ничего не добиться. Теперь заколдованный принц, как слышно, в Дубне у князя Острожского, которому князь Адам почему-то счел нужным раньше других его представить.
– - Потому что-то -- первый защитник русских и православных на Волыни!
– - не без горечи пояснил пан Мнишек.
– - Хорошо. Но после-то князя Острожского к кому он его повезет на поклон? Разумеется, к родному брату своему, Константину, в Жалосцы...
– - И ты хочешь теперь же ехать туда, как бы им навстречу? Боже тебя упаси! Вот сумасбродство...
– - Ничего нет проще: про царевича я ничего знать не знаю. Еду же я только в гости к сестре своей, Урсуле. Если тут, в доме ее, я случайно, -- слышите: совершенно случайно, -- застаю проезжего принца, то моя ли в том вина? Что будут они потом и сюда, в Самбор, -- я верю. Но видеть его раньше того, как бы мимоходом, мне решительно необходимо, чтобы присмотреться и окончательно решиться. Я нахожу даже более осторожным, если вы, папа, не будете там со мною, чтобы я гостила у сестры совсем случайно. Не правда ли?
– - Правда... Умница ты у меня, повторяю, разумница, какой другой не найти, -- ей-Богу, так! Но, знаешь, душа у меня далеко не спокойна: а ну, как он и точно самозванец и проведет тебя...
– - Меня-то?
– - самоуверенно улыбнулась хорошенькая панна.
– - Это мы еще посмотрим: кто кого проведет!
– - Ах, дитя мое, ах-ах!
– - вздохнул пан Мнишек, с озабоченным видом поглаживая рукою цветущую щечку дочери.
– - Боюсь я за тебя, боюсь: ты так молода; сердечко твое и теперь, думается мне, не совсем свободно...