Три венца
Шрифт:
Между тем царевич подозвал к себе Рахиль и о чем-то ее спрашивал; она же, словно обрадовавшись, что-то ему рассказывала и кивала вверх, на светелку... Этого недоставало!
Михайло быстро откинулся назад от окошка. Но вот и лесенка к светелке заскрипела под чьими-то шагами. Ну, так и есть!
В дверях показалась Рахиль. Красивое лицо ее пылало огнем, голос ее обрывался от волнения:
– - Царевич зовет тебя, Михайло...
– - И зачем ты, Рахиль, говорила ему обо мне?..
– - укорил ее дикарь.
– - Иди, иди! Господь благослови тебя: счастье твое, может, ждет тебя...
Ему ничего не оставалось, как последовать зову. Придерживая рукою сердце, точно боясь, чтобы оно не выскочило у него из груди, он сошел в нижний этаж, а оттуда на двор.
Глава седьмая
ГАЙДУК ЦАРЕВИЧА
Взоры всего избранного, блестящего "панства", сидевшего за столом, обратились на молодого поле-щука.
– - Ну, добрый молодец, хозяйская дочка рассказала нам о том, как ты расправился вон с этим зверем, -- милостиво заговорил по-русски царевич, указывая на возвышавшуюся посреди стола златорогую, увенчанную цветами, могучую турицу.
– - В бою один на один с человеком ты, я чай, тоже управишься, не покажешь тылу?
Михайло самонадеянно вскинул голову.
– - Как ты сам, царевич, полагаю, тылу ворогу не кажешь, так и я постою за себя!
– - За смелое твое слово, молодец, ты люб мне. Такие люди мне нужны. Чем тебе без пути болтаться, взял бы я тебя в свою дружину. Да говоришь ли ты по-здешнему?
– - По-хохлацки? Говорю.
– - Прислушался? Но панского, польского языка, конечно, еще не знаешь?
– - Знаю...
– - Это откуда? Да кто же ты, молодец? Из каких?
Молодой богатырь, как ни был приготовлен к такому вопросу, замялся, смутился. Искоса хмурясь на окружающих, не сводивших с него глаз, он, запинаясь, уклонился от прямого ответа.
– - Я... не пропащий человек... дурным чем себя доселе не опорочил...
– - Но имя, звание твое?
– - Имя мне Михайло...
– - Михайло Иваныч Топтыгин?
– - подхватил тут подскочивший к нему шут Ивашко.
– - Здорово, Мишенька! Что женушка-медведиха, Матрена Ивановна? Что малые детки?
Приветствие свое карлик сопровождал таким забавным кривляньем, что князь Адам, а за ним и все его придворные разразились одобрительным смехом. Маленький же княжич так и заливался, тыкая пальчиком на звериный кожух дикаря.
– - Мама, медведь! Медведь!
Один только царевич, прерванный в своем допросе, сердито усмехнулся, и заметившая это княгиня наклонилась к сыну и стала тихонько ему выговаривать. Между тем, лавры Ивашки не давали уже покою товарищу его Палашке. Тому надо было во что бы то ни стало также отличиться.
– - А Палашко покатается на медведе!
– - объявил он, молодецки потрясая головою в дурацком колпаке, отчего бубенчики на колпаке задорно зазвенели; и не успел Михайло оглянуться, как проворный шут, хватаясь за его волосатую одежду, вскарабкался к нему кошкою на плечи.
– - Ну, пошел! Вперед! Цоб-цобе!
Михайло был еще очень молод; услышав вокруг себя новый взрыв хохота, он понял одно: что сделался общим посмешищем, и в присутствии кого же? Самого царевича! Кровь ударила ему в голову, и он не мог уже совладать с собою. Стащив карлика разом за ноги с своих плеч, он размахнулся им по воздуху, как кистенем.
– - Куда зашвырнуть тебя: за крышу или за околицу? Смех кругом разом замер. Светлейшая ахнула и, боясь за свои нервы, закрыла глаза рукой. Сынок же ее уцепился за рукав матери и громко разревелся:
– - Ай, мама, мама! Он убьет Палашку, убьет!
– - Гей, хлопцы!
– - крикнул тут князь Адам.
– - Чего зеваете? Отымите его у него!
Михайло уже опомнился.
– - Не подходи, братцы!
– - сурово обратился он к хо-лопьям, которые довольно нерешительно двинулись было к нему.
– - Натворю бед: ни ему, ни вам несдобровать.
Как пуховую подушку, сгреб он малютку-шута в охапку и подбросил его кверху. Тот очутился на покатой кровле крыльца и с криком ухватился за нее, чтобы не соскользнуть вниз. Придворные за столом свободно вздохнули, а между прислугой послышались легкие смешки. Но маленький княжич с перепугу рыдал еще безутешно, и совсем уже расстроенная княгиня с побелевшими, дрожащими губами, бросила в лицо своему вельможному супругу при всем собрании резкий упрек:
– - И вы, князь Адам, молчите? Вы дозволяете какому-то лесному бродяге так обижать ваших приближенных, доводить до горьких слез вашего единого сына -- сына князя Адама Вишневецкого? Нет, это слишком... этого я не перенесу!..
Она с шумом поднялась и увлекла за руку в дом плачущею сына. Маленькая дочка-княжна, фрейлины и прислуживавшая детям нянюшка поспешили за нею.
Добродушный князь Адам, на устах которого при благополучном исходе истории с карликом появилась уже прежняя улыбка, не на шутку вспылил от заслуженного укора; он грозно выпрямился и задыхающимся голосом гаркнул хлопцам:
– - Убрать его с наших глаз и рассчитать по-казацки!
"Рассчитать по-казацки", как было всем хорошо известно, в том числе и самому Михайле, значило отстегать нагайкой. Прежде, однако, чем хлопцы успели исполнить приказание своего господина, дикарь наш выхватил из-за пояса нож и стал в оборонительное положение.
– - Я не дамся живым! Берегись, братцы!
– - Ну, что же? Уберете ли вы его?
– - повторил еще строже Вишневецкий.
– - Не трогать его!
– - раздался тут другой повелительный голос.
Хлопцы раболепно отступили. Перед Михайлой стоял сам царевич Димитрий.
– - Тебя пальцем не тронут: мы не позволим, -- сказал царевич, с особенным ударением на слове "мы", после чего дружелюбно, но решительно отнесся к князю Адаму.
– - Из-за чего вам, любезный князь, так горячиться? Чем собственно этот молодец провинился? Тем, что не дал поглумиться над собой дураку? Да по правде сказать, он обошелся с дурнем еще довольно милостиво: напугал и больше ничего.
Михайло, повторяем, был очень молод и легко поддавался первому порыву. Великодушие, с которым царевич в такую решительную минуту принял его под свою защиту, окончательно склонило нашего героя в его пользу, отогнало у него последние сомнения относительно царского происхождения его защитника.