Три венца
Шрифт:
– - Знамо, хохлы. Но дело-то, милый человек, вот какое. Брат Гордей, разъезжая тут вдоль и поперек по всему краю, заезжал, случалось, и к князьям Вишневецким. Их два брата ведь, этих Вишневецких.
– - Князь Адам в Вишневце да князь Константин в Жалосцах. Наслышан тоже.
– - Ну, вот. Русские ли они, или точно ляхи -- сам шут их разберет. Оба на кровных полячках женаты; но старший, Константин, на дочери воеводы Сендомирского, Мнишка, и сам тоже веру их принял папскую. Про меньшого, Адама, врать не хочу; не знаю толком.
– - Князь Адам, слышно, пока православный, -- вставил Михайло.
– - И благо ему. У князя-то Константина, изволишь видеть, в Жалосцах почасту молодая свояченица гостит, и тут-то Маруся, племянница моя, значит, и полюбилась ей.
– - Так племянница твоя, видно, езжала тоже с отцом?
– - Везде как есть; он ее от себя ни на шаг. Ну, а панна Марина-то, дочь воеводы, известно -- полячка, сумела вежеством да лаской девочку приворожить к себе. Такая ж, говорят, шалунья, игрунья, привередница. Брату Гордею, знамо, лестно, что дочка его с воеводской дочерью дружбу водит. А девочке-то того паче, что паны вертихвосты с нею, что с заправской панной, лясы точат. Боюсь, как бы кругом ее не ополячили! Как помер тут у девчурки родитель, она и отпиши о том своей панне Марине, а та -- вышли за ней сейчас колымагу, да шестериком, с вершниками, с гайдуками.
– - Но как же она не дождалась тебя, родного дяди?
– - Да я за делами-то, вишь, за дорогой я замешкался; да был тут еще, грех не грех, а случай такой: в доме-то родительском ей одной никоим, значит, образом оставаться уже не пристало...
– - Что так?
Степан Маркович почесал в затылке и махнул рукой.
– - Э-эх! Будь она мне родная дочка -- и то я, может, не попенял бы ей: такая, знать, статья подошла. Что сор из избы выносить... Но мне-то, братец, рассуди, каково-то было? Приезжаю -- глядь, ан девоньки моей и след простыл! Что да как? В Самбор, мол, укатила, к воеводе Сендомирскому. Вот тебе и сказ! На другой край бела света, значит, да к полякам! Того гляди, чтобы ей, голубушке, грешным делом, какого дурна не учинилося. В погоню послать некого; а сам ни дороги-то, ни порядков здешних не знаю. Как быть? Туда-сюда. Тут вожатого мне, душевного этого человека, Данилу Дударя, сам Бог послал. Эге! Да он никак уж и спать завалился? Эй, Данилка, спишь что ли?
Запорожец растянулся, в самом деле, на лавке, подложив под голову руки, и отвечал только звучным храпом и носовым свистом.
– - Так и есть, носом песни играет, -- сказал купец Биркин, -- времени терять не любит: ест, пьет, спит сколько влезет, да временем разве жида поколотит.
– - А он у тебя на каком положении?
– - спросил Михайло.
– - Да вот на каком: ешь, пей вволю; а как вернемся из Самбора -- полсотни корабленников на стол. Ему-то ведь в диво: только у молодца золотца, что пуговка оловца; совсем испрохарчился.
– - Казак запорожский?
– - Да, гулящий, отставной козы барабанщик. Родом-то он тоже наш брат, русский, вольный казак с Дону. Да набедокурил, знать, у своих, житья ему там не стало; перебрался к украинским казакам в Сечу их Запорожскую. Но и там-то не ужился, пошел мыкаться по белу свету. Одно слово: забубенная головушка! Но зато за ним, что за горой, что за Архангелом с мечом: в обиду не даст.
Глава четвертая
ЧЕМ ХОРОШ БЫЛ ЦАРЬ БОРИС
– - А что, Степан Маркыч, -- спросил дикарь, -- ты недавно ведь из наших краев: правда ль, что царь Борис теперь народ из своей казны кормит?
– - Бают кормит, -- отвечал Степан Маркович, -- по 50 тысяч денег* на нищую братию в день раздает да по тысячам четвертей хлеба из царских закромов своих за полцены отпускает, а вдовицам, бедным да сиротам -- тем и безденежно.
______________________
* То есть копеек, которых 100, как и теперь, составляли рубль.
– - Безденежно -- пссь! Выгодное дело, гешефт!
– - не утерпел ввернуть тут свое слово хозяин корчмы, чутко прислушивавшийся из-за стойки к беседе гостей и понимавший, видно, также по-русски.
– - А мы-то не то слышали...
– - Что же ты, братец, слышал?
– - через плечо спросил Биркин.
– - Слышали... Да вы что, добродию, господин честной: купец торговый тоже будете?
– - Купец, да.
– - Хе-хе! Ловкие вы люди, уй, ловкие, умелые! Купец нахмурился.
– - Слышали мы, что вы с тех царских магазинов хлеб за гроши покупали, а бедным людям за карбованцы продавали. Ото процент, ото гешефт!
Биркина передернуло.
– - Молчи, собака!
– - с сердцем произнес он.
– - Собака есть, да палки нет.
– - Да статочное ли дело, Степан Маркыч?
– - воскликнул Михайло.
– - Одни православные на счет других корыстуются, когда надо всеми смерть висит!
– - Э, милый человек! Двух смертей не бывать, а одной не миновать. Ты вот сам поразмысли: что такое тысяча, другая четвертей хлеба на все царство московское? Ведь это, почитай, на душу чуть не по зернышку придется. А куплей-продажей торг стоит: перекупить, перепродать -- ан в карман-то, глядь, лишний рубль и перепал.
– - А каждый рубль души христианской стоит!
– - Кому на роду написано помереть, тому все одно не жить. Дело житейское! А царю Борису Феодоровичу все же щедрота его на том свете зачтется. Воистину сдержал он, памятует слово, что дал всенародно при выборе на царство! "Бог свидетель, -- обещал он, -- что никто в моем царстве не будет нищ и наг!" И, тряся верх своей рубахи, примолвил: "сию последнюю разделю с народом". И, по сказанному, как по писанному, сирым и вдовым заступник, нищей братии щедрый податель; никого, самих мертвых не забывает: по улицам тела их подбирать велит, обмывать да одевать в чистые рубахи, обувать в красные коты, а там со всем почетом в скудельницах хоронить.
Молодого дикаря практическая философия торгового человека не совсем, казалось, еще убедила.
– - Народ теперь, значит, меньше ропщет?
– - спросил он.
– - Меньше ли, больше ли -- где весы возьмешь взвесить?
– - осторожно отозвался Биркин.
– - Так жить-то на Руси не легче прежнего?
– - Не легко, милый человек, не легко.
– - И Годунова все клянут?
– - Есть и такие, что не одобряют, очень не одобряют. Да на всех нешто угодишь? Вот хошь бы ваша братия, мужики да холопы, клянут кабалу: "Вот тебе, бабушка, и Юрьев день!" А каково-то, скажи, жилось вам до этой кабалы? Кто посильнее из вельмож да попов, тот вас и за чуб, и переманит, а мелкопоместные бары хошь волком вой, совсем без рук. Ну, а теперича шабаш: у кого кто закрепился, на того и трудись. За то и спасибо царю Борису Федоровичу, что не вельможным одним мирволит, а и о простых мирянах печется.