Три весны
Шрифт:
— Надо было взять карты, — сказал Васька, через голову снимая с себя синюю фланелевую куртку. — Тут бы и поиграли. Ну раз карт нет, давайте загорать.
В горах стояла первозданная, немного загадочная тишина. Лишь быстрая река шумела однообразно и непокорно. Реке хотелось поскорее на неоглядный простор степи, и она так спешила, что на перекатах меж камней там и сям вскипали шелковистые буруны.
Ребята молча наблюдали за Ахметом, как он устраивался в центре поляны. Вот установил мольберт, достал из ящичка, фанерного, пестревшего немыслимыми цветами, палитру и кисти и принялся терпеливо колдовать над красками. Он любил эти минуты, предшествовавшие работе. Они доставляли ему не меньше удовольствия, чем сама работа.
Ахмет уже был знаменитостью, и в будущем у него было все определено. Как настоящий, большой талант, он понимал свое истинное призвание.
— А я уеду в Китай. Я узнаю имя того глупого богдыхана! — вслух подумал Васька.
— Кого?
— А того, который позволил рубить людям руки, который отбросил цивилизацию на много веков назад.
Ахмет поднял удивленное широкоскулое лицо:
— Ты о чем это, Вася?
— А вы слышали, что такое дактилоскопия? — спросил Васька с достоинством всезнающего экзаменатора.
— А то как же! Пальцы в мастику и на бумагу, — не задумываясь, ответил Алеша.
— Так этот метод изобретен в Китае еще во времена Суньской династии. А теперь за кражу рубят руки.
Ахмет засмеялся, подернул угловатым плечом.
— Кто это тебе сказал насчет рук?
— Я все знаю, — протянул Васька. — Только с языком немного слабовато. Особенно по-китайски: ни звука.
— Да ты всерьез, что ли? — недоверчиво спросил Костя. — Махнешь в Китай?
— Махну.
«Все это, конечно, Васькина фантазия, игра, — думал Алеша. — Надо же ему потрепаться о чем-нибудь — вот и выбрал себе подходящую тему. В путешественники метит. А чего Ваське там делать? Пусти такого, так еще попадет в лапы вражеских разведок».
А Васька, видно, потому и треплется про Китай, что о Пржевальском и Козлове прочитал. А про дактилоскопию — чтобы больше пыли пустить в глаза. Но где-то ведь вычитал такое!
— Ну, к примеру, тебе повезет. Ты откроешь, кто первый стал рубить руки, — сказал Алеша. — А кому это нужно?
— Науке. А кому нужно, когда копают курганы? — огрызнулся Васька, тряхнув копною волос.
— Там другое дело. Там поднимают пласты истории, — авторитетно рассудил Костя. — Именно пласты!
— Но тут погибла целая цивилизация! — не сдавался Васька.
— Ерунда! — безразлично проговорил Алеша, садясь на корточки рядом с Ахметом.
Васька вконец разозлился, взмахнул руками:
— Я вам докажу! И может, дело совсем не в отрубленных руках.
— В Кульдже мы жили рядом с лудильщиком. Он котлы и тазы лудил. А еще собирал дикие травы, и мы ему помогали, — вспомнил Ахмет. — Он часто бывал у нас дома, лечил отца. Но отец простудился и умер…
— Я возьму адрес твоего лудильщика и зашифрую его, а цифры выколю у себя на груди. И я найду лудильщика, и он мне поможет узнать многовековые тайны безлюдной пустыни Гоби.
Последние слова Васька проговорил с пафосом, совсем как в приключенческой книжке. И Алеша рассмеялся. Васька обжег его сердитым взглядом и отвернулся.
Ахмет порылся в карманах и достал несколько метровых бечевок. Это были самые обыкновенные бечевки, на которых женщины сушат белье во дворах, не очень толстые и абсолютно белые. Если их натянуть как следует, то они разлезутся — уже сопрели.
Но Ахмет смотрел на эти бечевки, как на что-то особенное, непонятное для других, а ему хорошо известное. Было похоже, что сейчас Ахмет покажет фокус. В цирке из таких же вот веревок делают и змей, и шпаги, и букеты цветов.
— Теперь идите сюда, — позвал Ахмет. — Я хочу рассказать вам о своем замысле. Может, у меня ничего и не выйдет. Да. Чаще всего бывает именно так. Искусство — это танец на острие бритвы, как любит говорить шеф. Сумеешь протанцевать задуманное — значит, победил — создал что-то нужное людям. Не сумеешь — что ж, видно, кишка тонка, и быть тебе заурядным богомазом.
— Говори, — качнул головой Костя.
— Я хочу написать борца…
— Пиши с меня! — с легкой усмешкой оглядел себя и друзей Алеша. — Я больше их похож на Поддубного. А вообще-то всех надо сложить и умножить на четыре. Тогда будет один борец.
— Мне не нужен Поддубный… Даже наоборот, — сказал Ахмет. — Я хочу показать силу духа. Поняли?
— Но ведь в здоровом теле — здоровый дух, — сказал Костя.
Ахмет задумался, почесал висок:
— Ладно! Сейчас я ничего не скажу. Потом увидите. Давайте-ка, становитесь ко мне спиной.
Ахмету нравилось интриговать ребят. Он, не вдаваясь в пространные объяснения, связал бечевками за спиной руки всем троим и долго приглядывался к группе. Он отходил на край поляны, к колючим кустам шиповника, и подходил к ребятам, переставлял их местами. А они добросовестно выполняли его команды. Им было интересно участвовать в этой, пока еще не совсем им понятной, затее. В душе они были, в сущности, обыкновенными мальчишками.
— Теперь становитесь на колени в одну шеренгу, — тоном приказа сказал Ахмет. — Леша — справа, Костя — посредине. И представьте, что вас вывели на расстрел. И вам остались лишь какие-то мгновения. Да становитесь же! Вот тут, у этого камня. Будто перед вами разверзнута яма. Раздастся залп — и вы упадете туда! В самую яму… На дно…
— Я этого не хочу, — в шутку запротестовал Алеша, поглядывая на Ахмета через плечо.
— Я — тоже, — сказал Васька. — И у меня чешется лоб. Почеши, пожалуйста.
— Ладно уж, — уговаривал его Ахмет. — Потерпи.
И только один Костя молча ждал своей участи. И оказалось, что именно его руки больше всего пришлись по душе Ахмету. Они у Кости мускулистые, а ладони — широкие, как лопаты.
Конечно, Алеша и Васька должны были протестовать. Но их опередил Ахмет. Он объяснил ребятам, что Костины руки, сами по себе еще ничего не значат. Только другие руки — Алешины и Васькины — на картине могут придать им вес.
— Почему Федя не поставит на место Петера, черт возьми! — вдруг ни с того ни с сего мрачно сказал Ахмет.