Три весны
Шрифт:
— Это у тебя кипит, Костик. Ну не буду, не буду. Не промахнись только, — и совершенно другим тоном спросила — Лешу-то проводили, чай?
Костя утвердительно качнул головой, отбросил пятерней упавший на лоб вихор.
— Илью тоже?
— Да, да, да! Всех проводили! — грубо сказал Костя.
Мать поспешно, как бы взбираясь по невидимой лесенке, замахала руками и подалась в кухню. А когда Костя несколько остыл, он понял, что мать не столько говорила о нем, сколько о себе, о своей жизни. Нет, она никогда не жаловалась сыну на свою долю. Но она не была счастливой — это знал Костя. Когда отец, жилистый мужик с длинными руками и маленькой головой, напивался, он любил куражиться и говорить, что взял за матерью приданого одних вшей, а ввел ее женою в дом крестовый. Отец хвастался, а мать, сощурившись, холодно смотрела на него или даже сквозь него. И не было в этом взгляде ни капельки уважения к нему, ни сочувствия, ни жалости.
Вечером того же дня мать снова заговорила о Владе:
— Модница она. Леша-то вот рассказывал, будто стриженая. Ну как же так? Девушка должна быть обязательно с косами, а не с сосульками на голове.
— Не лезь, безмозглая женщина, — оборвал ее отец. — Пусть ухаживает, коли нравится. Ты же не знаешь про нее ничего. А у Костиной крали отец в начальниках.
— Не с ним Костику жить. Если уж что, так к нам приведет жену, как положено.
Костя решительно поднялся, чтобы уйти к себе в комнату. Как надоели ему эти разговоры о женитьбе! Невесту ему, видите ли, подыскивают с богатыми родителями, как в старые времена. И то им неладно во Владе, и другое.
— Откуда вы взяли, что я хочу жениться? Да никогда я не женюсь, уеду в армию! Лешка уехал, и я уеду! — рубанул рукою воздух.
— Коням хвосты крутить? — рывком повернулся к нему отец.
— В летчики.
— А учил я тебя зачем? У Алешки жрать нечего, вот и поехал. А тебе и котлетку подай, и маслица. А ты на курсы иди. На инженера или на бухгалтера.
— Не хочу!
— Ну это мы еще посмотрим! Меня на кривой не объедешь. Я тебе не манекент.
— Манекен, — поправил Костя.
— Выучился на собак брехать, — сердито проворчал отец.
А мать про свое. Ее терзала мысль о своенравной Владе, которая помыкала Костей, таким умным, таким рассудительным Костей.
— Видел ее в школе? Таки не помирились? Гордая. Куда уж барыне знакомство водить с тобою. А ты ведь отличник, председатель учкома.
— Хватит, мама, о ней, — сказал Костя и ушел к себе.
Всю ночь он писал стихи и негодовал. В самом деле, Влада всегда относилась к нему, как к мальчику. А он давно уже мужчина. Захочет и действительно уйдет в армию, хоть сегодня. В кавалерию, в пехоту — куда угодно. Человек и впрямь должен быть сильным. И кому сейчас нужно учиться, когда на земле идут войны и льется кровь.
«И я хочу, хочу туда, где бой», — шептал он.
Назавтра Костя впервые ушел с уроков. Вместе с Ваньком. Прямо из школы они направились в военкомат, по пути горячо обсуждая, как добиться, чтоб их непременно взяли на службу.
Во дворе военкомата какие-то люди, сбившись в кучку, по команде надевали на потные лица и снимали глазастые противогазы. У них это получалось сравнительно ловко. Видно было, что тренируются не впервой.
— К соревнованиям готовятся, — заметил Ванек.
Люди были в военной форме. Ими командовал высокий и костлявый мужчина с двумя шпалами на малиновых петлицах. Он-то и оказался районным военкомом, как объяснила ребятам девушка, наблюдавшая за учениями из распахнутого окна. Она была тоже в гимнастерке и пилотке.
— Но вам, очевидно, нужен капитан. Это вот тот, большеносый, который слева, — сказала она.
Костя и Ванек дождались, когда закончилась тренировка, и вошли в дом следом за капитаном. Он на ходу уложил противогаз в зеленую сумку и вытер руки носовым платком. Капитан принял их в крохотной комнатке с двойною решеткой на окне. Разумеется, он хранил здесь много разных тайн.
— Вы ко мне?
— К вам, товарищ капитан! — бойко ответил Ванек, поедая глазами командира.
— Хотите в училище?
— Мечтаем.
— А мест нет.
— Как же? — сказал Костя, нетерпеливо переступив с ноги на ногу. — А в Ташкент, в летное набирали, так ведь?
— Пришел запрос, вот и послали.
— Может, еще куда… — попросил Ванек.
— Нет, — отрезал капитан, углубляясь в бумаги. — Нынче много охотников. Всем надо в училище!..
Делать было нечего. Они вышли на крыльцо, опечаленные до крайности. Жаловаться-то некому — вот беда. Такие уж в армии порядки: сказано тебе и — валяй!
А следом за ними из военкоматской двери вышел Федя. Ребята удивленно переглянулись. Как и когда он мог обойти их? И чего он здесь?
Федя обрадовался им:
— Не унывайте, мои юные друзья! Все образуется со временем. Только — т-с-с! — с таинственным видом он приложил к пожухлым губам короткий и толстый палец. — Меня тоже не берут. А я тоже есть человек, существо мыслящее, разумное.
Илье и Алеше казалось, что они еще не сходили с поезда. После суток пути их покачивало, и в ушах стоял дробный, клонящий ко сну перестук колес. А жара и духота была в Ташкенте похлеще вагонной.
На улицах, в скверах ярко зеленели деревья. У кинотеатра веселые торговки продавали большие букеты красных полевых тюльпанов.
Но цветы ребята увидели только назавтра, а в тот, первый, день они с поезда кинулись к трамваю, сколько-то ехали, потом слезли и долго шли пешком. По извилистому шоссе, по теплым его булыжникам — было где-то около одиннадцати утра. Но шоссе вдруг кончилось, и потянулась разбитая — яма на яме — грунтовая дорога. Ее покрывала подушка из серой, похожей на пудру пыли.
У колонны новобранцев был довольно живописный вид. Строй совсем поломался, ребята, шагая в облаке пыли, наступали друг другу на ноги, чихали, плевались. А встретивший приезжих на вокзале маленький, верткий сержант, шагал стороной, то и дело покрикивая:
— Не растягиваться! Разговорчики отставить!
Ребята уже знали, что у сержанта фамилия Шашкин, что он сам ничего в авиации не смыслит, потому как до последних дней служил в пехоте. В училище приехал тоже добровольцем. И тут его, как и всех прибывающих, пока держали в казарме карантина, где Шашкин командовал не обмундированными и не принявшими присяги новичками. А до пехоты был Шашкин в кавалерии, а всего он служил в армии без малого пять лет.