Три влечения Клавдии Шульженко
Шрифт:
А потом наступило лето, и джаз поехал на гастроли. Сначала – Кавминводы, как тогда говорили. Это – Кисловодск, Ессентуки, Пятигорск. Потом – Черноморское побережье Кавказа.
«Вечерами мы бродили с Илюшей по Сочи, – вспоминала Клавдия Ивановна. – Обычно после концерта Коралли и музыканты шли в ресторан или в шашлычную на Ахун и сидели там допоздна. А я возвращалась в гостиницу, что в Приморском парке, – она считалась лучшей, – переодевалась и выходила на балкон. Илюша уже стоял внизу, как на посту, и ждал меня.
И однажды перед концертом он проиграл мне чудную мелодию нового танго. Текста, конечно, еще не
– Назовем это танго «Встречи», – предложил он. – Одну строчку я уже придумал: «Ты помнишь наши встречи?»…
Это танго я пою до сих пор».
Скоморовский явно одобрительно отнесся к отношениям, что возникли между Шульженко и Жаком. Мягкий звук его «золотой» трубы теперь сопровождал каждую песню певицы, будто она пела дуэтом с инструментом. И однажды Яков Борисович как бы случайно сообщил ей:
– Я прожил со своей первой женой 19 лет, а два года назад встретил в Кисловодске солистку оперетты Ядвигу-Констанцию Адицкую, она приехала к нам из Польши, и теперь впервые стану отцом. За счастье надо бороться.
И вскоре с гордостью показал ей крохотную дочку Элеонорочку, которую принесла на репетицию ее няня.
С Ильей Жаком Шульженко поехала в Москву осенью 1939 года на Первый всесоюзный конкурс артистов эстрады – он аккомпанировал ей. Коралли, занимавший в джазе Скоморовского незначительное место, исполняя фельетоны и куплеты, отправился в столицу тоже – в том же конкурсе он выступил по разряду разговорников. Содружество жены с композитором уже давно не вызывало у него одобрения.
– Ты же должна больше заниматься нашим сыном, – не раз повторял он. – И зачем ты так обедняешь свои возможности?! Разве, кроме песен Жака, у тебя ничего нет? Ведь это далеко не лучшее, что ты когда-либо пела.
Хотя он сам охотно включил в свои выступления песню Жака на стихи М. Геллера «Клава», долго не расставался с нею и записал ее на пластинку.
– Для меня семья была и всегда остается на первом месте, а ты забываешь о своих материнских обязанностях. Предупреждаю: это плохо кончится, – сказал ей он.
Несмотря на угрозу, Шульженко однажды решилась: объявила мужу, что любит другого и уходит к нему.
– Оставь, это блажь! – отмахнулся он.
– Ты плохо себе представляешь, насколько это серьезно, – возразила она.
И когда в тот же день пришла после репетиции домой, была в ужасе: Коралли лежал на кровати с окровавленной грудью. Сделал на ней несколько надрезов лезвием безопасной бритвы, которой обычно брился. Все пришло в норму, как только грудь смазали йодом. «Но кровищи было много», – вспоминал сын Гоша.
Случай этот испугал Клавдию Ивановну и заставил отложить разговор о разводе. Когда же она вернулась к нему, услышала решительное предупреждение мужа:
– Так знай, если ты сделаешь это, я увезу Гошу к матери в Одессу и предприму все, чтобы ты никогда больше не увидела его!
Страшнее, чем потеря сына, для нее не было ничего.
– Ах, Глеб Анатольевич! Вы упускаете важную вещь! – сказала мне дочь Скоморовского Элеонора Яковлевна, певица, когда я познакомил ее с написанным выше. – Эта вещь, конечно, нарушит стройность изложения, но от правды не уйти. Да, здесь была страсть. Может быть, даже очень большая. И Шульженко, и Жак тянулись друг к другу и не хотели расставаться. Но решительного шага Илья Семенович не сделал. Сложившаяся ситуация его устраивала.
– Так знай, – услышала в ответ. – Если ты сделаешь это, я увезу Гошу к матери в Одессу и предприму все, чтобы ты никогда больше не увидела его!
Страшнее, чем потеря сына, для нее не было ничего.
У актрисы судьба, как у птицы
Сообщение о конкурсе артистов эстрады опубликовала газета «Советское искусство». Небольшая заметка, в которой излагались условия конкурса, всколыхнула эстрадный мир: не только тех, кто имел право принять участие в этом творческом соревновании, а по условиям конкурса к нему допускались «лица не старше 35 лет, исполнительская деятельность коих имеет профессиональный характер», но буквально всех, работающих на эстраде.
В тридцатые годы творческие конкурсы стали традицией. В 1933 году провели Всесоюзный конкурс музыкантов-исполнителей, за ним через два года последовал второй. В 1937 году соревновались пианисты и виолончелисты. 1938-й отмечен сразу четырьмя конкурсами – художественного слова на лучшее исполнение Октябрьского репертуара, дирижеров, вокалистов и смычковых квартетов. В списках лауреатов – выдающиеся артисты: Д. Ойстрах, Е. Кругликова, В. Яхонтов, Д. Орлов и др. Но еще ни один исполнитель, работающий только на эстраде, не принял участия ни в одном из конкурсов.
Само решение провести соревнование артистов эстрады – свидетельство об интересе к этому жанру.
«Эстрада до самого последнего времени ютилась на задворках советского искусства, – писал тогда журнал «Театр». – На нее смотрели примерно так, как на зверинцы Главного управления цирков: дескать, приносит доход. Если в комитетах и управлениях по делам искусств вспоминали эстраду, то только затем, чтобы снизить ставки или провести переквалификацию. Всесоюзный конкурс эстрады – первое мероприятие на эстраде творческого характера».
Конкурс заставлял обратиться к творческим вопросам, ждущим своего разрешения: специфике эстрадного исполнительства, характеристике репертуара, воспитанию нового поколения.
Круг этих проблем стал предметом обсуждения уже в первом отклике на предстоящее соревнование – статье Л. Утесова «Чего мы ждем от конкурса». В ней Л. Утесов, член организационного комитета, с тревогой писал: «Эстрада теряет свой облик, свою специфику. В самом деле, разве является эстрадницей певица, исполняющая оперную арию или классический романс?.. Эстрадным артистом почему-то может считаться каждый актер, выступающий на концертной эстраде, хотя бы его репертуар и подача этого репертуара ничего общего с эстрадой не имели».