Три Закона роботехники
Шрифт:
Клиф весь круглый, коротышка и готов в любую минуту ввязаться в драку. Я на это не реагирую, я слишком хорошо его знаю.
Я пробормотал:
– Тут одно наскочило на другое, и я забыл. Не понимаю, чего ты кипятишься – ведь мы только что с тобой разговаривали.
– Разговаривали? Со мной? Когда?
Я хотел ответить и осекся. Тут было что-то не так. Звонок в дверь раздался в тот момент, когда я повесил трубку, а от лаборатории до дома Мэри Энн не менее шести миль. Я сказал:
– Я только что говорил с тобой.
Он еще ничего не понял и повторил:
– Со мной?
Я указал на телефон.
– По телефону. Я звонил в лабораторию. По этому телефону. – Теперь я указывал на него обеими руками. – Мэри Энн слышала, как я с тобой разговаривал. Мэри Энн, ты ведь слышала?…
Мэри Энн сказала:
– Я не знаю, с кем ты разговаривал. Ну, что, мы идем наконец?
В этом вся Мэри Энн, она не терпит неточности.
Я сел. Я попытался быть хладнокровным и собранным. Я сказал:
– Клиф, минуту назад я набрал номер лаборатории, ты подошел к телефону, я спросил, какие результаты, и ты мне их продиктовал. Я их записал – вот они. Что, разве неверно?
И протянул ему бумажку с уравнениями. Клиф внимательно прочел их и сказал:
– Здесь все правильно. Но откуда они у тебя? Ты ведь не вывел их сам.
– Я же сказал тебе – ты их продиктовал по телефону.
Клиф покачал головой.
– Но я ушел из лаборатории в четверть восьмого. Там сейчас никого нет.
– Уверяю тебя, я с кем-то разговаривал.
Мэри Энн нетерпеливо теребила перчатки.
– Мы опаздываем, – напомнила она.
Я махнул ей рукой – погоди минутку – и спросил у Клифа:
– Послушай, а ты уверен…
– Да нет там никого, если не считать Малыша, конечно.
Малышом мы называли наш механический мозг.
Мы стояли, переводя взгляд с одного на другого. Носок туфельки Мари Энн отстукивал чечетку – этакая бомба замедленного действия, готовая взорваться в любую минуту.
Вдруг Клиф расхохотался.
– Знаешь, о чем я думаю? – заявил он. – О карикатуре, которую недавно видел где-то: там был нарисован робот, отвечающий на телефонный звонок. Он говорил в трубку: “Честное слово, босс, в доме нет никого, кроме нас, думающих агрегатов”.
Мне это показалось совсем не смешным.
Я сказал:
– Поехали в лабораторию.
Мэри Энн встрепенулась:
– Но мы не успеем на спектакль.
Я обернулся к ней:
– Послушай, Мэри Энн, это очень важно. Мы забежим на одну минутку. Поедем с нами, а оттуда прямо в театр.
– Спектакль начинается…
Она не закончила фразы, потому что я схватил ее за руку и потащил на улицу.
Вот вам доказательство того, насколько эта история выбила меня из колеи. В обычное время мне бы и в голову не пришло командовать ею. Я хочу сказать, что Мэри Энн настоящая леди. Просто у меня все смешалось в голове – я даже не помню, хватал ли я ее за руку вообще, но когда опомнился, мы все трое сидели в машине, и она растирала правую кисть, бормоча что-то о громадных гориллах.
Я спросил:
– Надеюсь, я не причинил тебе боли, Мэри Энн?
Она ответила:
– Ну что ты, милый, мне ведь каждый день выдергивают руки из суставов – это такое удовольствие!
И носком туфли она пнула меня в икру.
Она сделала это потому, что у нее рыжие волосы. В сущности Мэри Энн добрая девушка. Но она вынуждена время от времени оправдывать миф о рыжеволосой фурии – положение обязывает. Я-то вижу ее насквозь, но подыгрываю ей, бедняжке.
Через двадцать минут мы подъехали к лаборатории.
По ночам институт пустует. Он кажется особенно пустым оттого, что предназначен для толп студентов, снующих по коридорам и заполняющих аудитории. Когда их нет, здание выглядит заброшенным и одиноким. А может быть, мне так казалось потому, что я страшился подняться наверх в свою лабораторию и увидеть то, что ожидало меня там. Как бы то ни было, шаги звучали до нелепости громко, а кабина лифта выглядела неприлично грязной и мрачной.
Я шепнул Мэри Энн:
– Это не займет много времени.
Но она только фыркнула, и это у нее получилось очень здорово. Она ничего не может с собой поделать – она всегда все делает здорово.
Пока Клиф отпирал дверь в лабораторию, я заглянул через его плечо, но ничего не увидел. Малыш находился на том же месте, на котором я оставил его. Если бы не светящаяся шкала, на которой сейчас ничего не отражалось, никто бы не догадался, что это думающий агрегат. Обыкновенный ящик, от которого к розетке в стене тянется черный провод.
Мы с Клифом обошли вокруг Малыша. Мне кажется, мы оба были готовы наброситься на него, сделай он хоть малейшую попытку сдвинуться с места. Но он был недвижим. Мэри Энн с любопытством разглядывала агрегат. Она даже провела по его крышке указательным пальцем, а затем брезгливо стряхнула пыль.
Я воскликнул:
– Берегись, Мэри Энн, не подходи! Стой там, где стоишь.
Она сказала:
– Здесь ни капельки не чище.
Она в первый раз попала в нашу лабораторию, и ей было трудно понять, что сборочная мастерская – это совсем не то же самое, что, скажем, современная детская. Два раза в день к нам заглядывает сторож и опорожняет корзины для бумаг. Раз в неделю с помощью швабры и мокрой тряпки он оставляет лужи на полу и грязные разводы на столах и полках.
Клиф заявил:
– Телефон не на том месте, где я его оставил.
Я спросил:
– Откуда ты знаешь?
– Потому что я оставил его там, – он указал рукой, где именно, – а теперь он здесь.
Если это так, то телефон переместился поближе к Малышу. Я проглотил слюну и заметил:
– Может быть, ты запамятовал?
Я попытался рассмеяться как можно естественнее, но у меня это не получилось.
– Где отвертка?
– Что ты собираешься делать?
– Заглянуть внутрь. Для смеха.
Мэри Энн заметила: