Три заповеди Люцифера
Шрифт:
— То есть, где он теперь «вынырнет», ты не знаешь?
— Возможно, будет искать меня для сведения счётов.
— Это уже кое-что! — повеселел Лещинский. — Будем ловить «на живца».
Василий Иванович зябко поёжился: роль наживки его не устраивала, но выхода не было, и он молча кивнул.
10 час.10 мин. 1 ноября 20** года
Ближнее Подмосковье
Машину он продал на удивление легко. Просто заехал на территорию авторынка и встал недалеко от здания администрации. Расчёт оказался верным: «лица кавказкой
— Слушай, уважаемый, зачем тебе такое дорогое авто? Ты уже старый, тебе дома сидеть надо, а не на такой машине по Москве девочек катать! Продай! Я хорошую цену дам! — наконец заговорил самый старший из них.
— Покупай! — быстро согласился Калмыков. — Если, конечно, в цене сойдёмся.
— О чём речь! — обрадовался сын гор. — Деньги тьфу! Бумага! Твой машина — вещь! За такого «коня» последний рубль отдать не жалко! Назови свою цену.
В цене они сошлись быстро — кавказец не торговался. К тому же цена, которую озвучил Калмыков, была раза в три меньше истинной стоимости автомобиля.
— Только у меня на автомобиль никаких документов нет, — признался Калмыков, ожидая со стороны покупателя бурю негодования, но любитель дорогих авто только улыбнулся и развёл руками.
— Э-э! Слушай, дарагой! Я у тебя о документах спрашивал? Нэт? Тогда зачем мне твои бумажки! У меня завтра другие номера будут, и документы такие, какие захочу! Держи деньги и давай ключи!
Кавказец, которого соплеменники называли Таймуразом, расплатился тут же наличными и без обмана. Видимо, у гостя столицы денег было столько, что он уже ими пресытился.
Климент Михайлович с трудом рассовал тугие пачки банкнот по карманам, поднял воротник пальто, и, сутулясь, торопливо покинул территорию авторынка.
За воротами рынка смешавшись с толпой прохожих, он прошёл пешком целую остановку и лишь потом сел в первый попавшийся автобус. Проехав пять остановок, Калмыков пересел на другой автобус, который шёл в противоположном направлении.
— Домой нельзя, — здраво рассуждал он, глядя в замёрзшее окно. — На даче, как и дома, меня уже ждут. Куда на старости лет податься? — задался он вопросом. Страха не было, как не было и сожаления о том, что ввязался в аферу по «зачистке» исполнителя. — Глупо о чём-то жалеть! — сказал он сам себе. — Надо устраивать жизнь дальше. Жаль, конечно, что не побеспокоился раньше о загранпаспорте на чужое имя! Думал, жизнь прожита, и никаких выкрутасов в будущем не предвидится. Теперь вижу, что ошибался, финал явно обещает быть бурным!
Он доехал до конечной остановки и вышел из автобуса. Холодный ветер дул в спину и Калмыков обречённо побрёл с немногочисленными пассажирами, вышедшими на этой же остановке, в сторону жилого посёлка.
В посёлке он поинтересовался у первой попавшейся жительницы, есть ли хозяева, которые сдадут на время комнату.
— Как нет? Конечно, есть! — радостно сообщила
Дом, где проживала Емельяновна, был добротный — из тщательно подобранного кругляка. На мир пятистенок весело смотрел одетыми в узорчатые ставни окнами, из которых лился уютный жёлтый свет. Комната, в которой Емельяновна поселила жильца, оказалась чисто убранной и просторной. Хозяйка ничуть не удивилась, что жилец снял комнату не в сезон отпусков, а поздней осенью.
— Столоваться у меня будете или в местной столовке питаться изволите? — поинтересовалась напоследок Емельяновна.
— Лучше у Вас, чем в столовой, — согласился Калмыков и протянул женщине дополнительно несколько крупных купюр. — Надеюсь, этого хватит?
— Вам с водочкой или без? — уточнила Емельяновна, слегка опешив от полученной суммы.
— Нет, без всякого спиртного, — замахал руками жилец. — Лишь бы продукты были свежими и вкусно приготовленными.
— Ну, за этим дело не станет, — весело заверила его хозяйка. — Будете довольны!
Через три дня, поздно ночью в дверь громко постучали, и хозяйка, открыв дверной засов, радостно запричитала и засуетилась.
Утром Климент Михайлович узнал, что из рейса вернулся сын Емельяновны, Санька. Коротко стриженый и пропахший соляркой Санька был под два метра ростом, и руки его, с намертво въевшимися в кожу следами солидола и машинного масла, напоминали две заржавевшие сапёрные лопатки.
— Жилец? — насторожённо глядя на Калмыкова, поинтересовался Санька, когда они утром встретились за столом.
— Жилец, — заверила его мать. — Познакомься.
Санька молча протянул широкую, как лопата, ладонь и по-доброму улыбнулся.
— Может, по рюмочке за знакомство? — предложил дальнобойщик.
— Да не пьёт он! — упредив Калмыкова, ответила Емельяновна.
— Ну, тогда и я не буду, — вздохнул Санька, которому после рейса очень хотелось расслабиться. — Пить в одиночку — последнее дело.
— Он у меня положительный! — похвасталась сыном женщина. — Всё в дом, копеечку бережёт! Работящий! Вот отдохнёт денёк-другой и снова в рейс на неделю. Куда на этот раз, Саня?
— На Украину, — солидно ответил детина. — Какой-то важный груз повезу. Все ящики пломбами обвешаны, а что за груз — не говорят.
«Это судьба», — подумал Калмыков и сделал большой глоток остывшего чая.
Вечером этого же дня Калмыков дождался, когда Емельяновна ушла к соседям играть в лото, достал купленную накануне бутылку «Абсолюта» и зашёл в комнату, где дремал Санька.
Первые двадцать минут они пили молча, с хрустом закусывая огурцами домашней засолки и розоватыми ломтями сала, которые Санька щедро напластал своей сильной рукой. После того, как алкоголь всосался в кровь и у дальнобойщика заблестели глаза, Климент налил ещё по стопке и произнёс короткий тост: «За настоящих мужиков! За тебя, Саня»! Санька кивнул в знак благодарности, и лихо опрокинул в себя содержимое стопки.
— Понравился ты мне, Михалыч! — с чувством произнёс он и аппетитно захрустел огурцом. — Сразу видно, что ты человек серьёзный, обстоятельный. Одного не пойму, чего тебя в нашу глушь занесло?