Три заповеди Люцифера
Шрифт:
— Думаю, что я Вас понял правильно: на первоначальном этапе не предпринимать никаких активных действий — только сбор и анализ информации.
— Всё правильно! И ещё — указания будете получать от меня лично. Подчёркиваю — лично! Отчёт тоже лично мне, в устной форме. На первоначальном этапе постарайтесь выяснить, где может находиться «Оперативный журнал» — это бы нам сильно облегчило жизнь! Обращаю Ваше внимание на то, что об этой операции, назовём её «Гнездо», никто знать не должен, даже уважаемый мной Директор.
— Так точно! — отчеканил стоящий навытяжку Каледин.
— Особо
09 час.15 мин. 10 ноября 20** года,
г. Москва, ул. Щепкина-42,
Министерство энергетики РФ
В юности Василий Иванович ждал этого звонка. Ждал и внутренне готовился к тому, что услышит в телефонной трубке. Однако проходили годы, а чёрный телефон продолжал прятать страшное известие в тяжёлом эбонитовом чреве, словно приберегал его напоследок. Сначала Мостовой содрогался от одной мысли о том, что в его квартиру ночью войдут товарищи в синих фуражках и серых перепоясанных скрипящими портупеями шинелях. В ночных страхах он ясно видел, как чекисты сначала предъявляют ему ордер на обыск, а потом заломив руки, грубо волокут во двор, где без нежностей бросают в фургон припаркованный возле подъезда «чёрного ворона» и через всю Москву везут на Лубянку.
Шли годы, а в квартиру Мостового никто из сотрудников ЧК не заглядывал — ни ночью, ни днём. Постепенно репрессии пошли на убыль, повеяло ветром политической оттепели и ночные страхи притупились, зарубцевались, словно старые раны и почти не беспокоили душу старого заговорщика. Почти не беспокоили.
В этот день, делая рабочие пометки в ежедневнике, Мостовой обратил внимание на число. Три десятка лет тому назад в этот день советскому народу объявили о смерти Генерального секретаря КПСС. Шороху в тот день было много: генсек хоть и не был так политически крут, как Иосиф Виссарионович, но страна, отвыкшая от подобных потрясений, затаилась. Ждали последствий: от того, кто встанет у руля, напрямую зависело, какой из кремлёвских кланов усилит влияние, а какой будет расплачиваться головами.
Телефон зазвонил тревожно и как-то по особенному резко. Василий Иванович от неожиданности вздрогнул. Вместо мелодичного звучания рождественских колокольчиков от аппарата исходил неприятный дребезжащий звук.
— Сломался, наверное. Надо будет дать команду чтобы заменили аппарат, — машинально отметил министр и взял трубку.
— Добрый день, Василий Иванович, — голосом генерал-лейтенанта милиции Никитенко ожила телефонная трубка.
— Здравствуй, дорогой, — елейным голосом отозвался Сталинский сокол и внутренне напрягся.
— Погода хорошая, Василий Иванович, не хочешь выйти прогуляться?
Погода была отвратительная: холодный пронизывающий ветер гонял по промёрзшим улицам снежную крупу и бросал в лица
— Недосуг мне по проспекту фланировать, но тебя уважу! Ты сейчас где?
— Возле центрального входа твоего министерства стоит чёрный «Мерседес». Садись на заднее сиденье. Я тебя по Москве покатаю немного.
Василий Иванович торопливо оделся и вышел из кабинета.
— Я на совещание к смежникам, — бросил он на ходу секретарше и почти бегом направился к лифту.
«Мерседес» с работающим двигателем действительно стоял возле центрального входа. Мостовой открыл заднюю дверцу и быстро нырнул в салон автомобиля. Дверца не успела захлопнуться, а машина уже тронулась с места. Покрутившись по московским улицам минут десять, водитель плавно припарковался к обочине возле сквера с чёрными обнажёнными деревьями и вышел из машины. Мостовой последовал за ним. Никитенко успел достать сигареты и закурить, пока пассажир, кряхтя, выбирался из салона. Они молча пожали друг другу руки, и министр, как опытный интриган, внутренне приготовился к неприятному сообщению.
— Вчера мне доложили, что «смежники» [42] забрали у нас уголовное дело, — пуская дым по ветру, начал Никитенко. — Так вот, в этом деле фигурирует письмо персонального пенсионера Иосифа Киквидзе, из-за которого весь сыр-бор и начался. Фамилия знакомая?
— Покойный пенсионер Иосиф Киквидзе, — поправил Мостовой и зло добавил, — Чтоб ему в гробу перевернуться! Гадёныш!
Никитенко выбросил щелчком окурок и понимающе кивнул.
— Короче! «Ближний круг», а значит и ты лично, у Ромадановского под «колпаком». Кончик нити в руках его заместителя Баринова, а размотать клубочек поручено подполковнику Каледину. Слышал о таком?
42
«Смежники» или «Старший брат» — распространённое в обиходе среди сотрудников МВД неофициальное название ФСБ.
— Земля слухом полнится, — проскрипел Мостовой. — «Последний козырь президента» — так, кажется, его называют?
— Значит, слышал. Если Каледин в игре — дело плохо: не будет никакого официального расследования. После его следственно-оперативных мероприятий вообще никаких следов не остаётся, а люди куда-то пропадают.
— Я всё понял. Спасибо, генерал, я твоих услуг не забуду.
— Лучше забудь! Ты теперь, как прокажённый, и общаться с тобой смертельно опасно. Прости за прямоту, но это моя тебе последняя услуга, и ты мне больше не звони.
— Я не в обиде, — примирительных тоном сказал Сталинский сокол. Всё правильно! Именно так и должно быть.
— Как так?
— А как при Иосифе Виссарионовиче: если чиновник попадал в опалу, вся его семья моментально вычёркивалась из общественной жизни и с ними никто не общался.
— И ты считаешь, это нормально?
— Вполне. Кстати, ты сейчас именно так и поступаешь.
— Ты куда собрался? — спохватился Никитенко, глядя вслед уходящему министру.
— К себе в министерство.