Три заповеди Люцифера
Шрифт:
— А мы разве мешаем? — уже открыто улыбнулся Валерий, которому паренёк стал определённо симпатичен.
— Ни в коей мере! — в тон ему ответил юноша. — Выпьем! — и они сдвинули кружки.
В тот вечер они пили по-русски — много и с удовольствием, игнорируя недоумённые взгляды посетителей бара и смачно посасывая рыбьи плавники. И ещё они говорили, много говорили, и тоже по-русски — обо всём и ни о чём, поминутно перескакивая с одной темы на совершенно противоположную, и, в конечном счёте, как все русские, хорошо поддатые мужики, находили консенсус, который в трезвом виде отыскать невозможно. Бритвин почувствовал, как плохое настроение, мучавшее его последние три дня, куда-то улетучилось, и после очередной пинты ему вдруг почудилось, что сидит он не в чужом для него английском баре, а в дорогой сердцу Москве, в Столешниковым переулке, за столиком в любимой пивной «У дяди Гиляя». И что не было ни аварии, ни поспешного бегства в чужую страну, и даже тех «тридцати серебренников», ради которых он совершил это паскудство.
— А ты откуда воблу взял? — в который раз заплетающимся голосом интересовался Валерий.
— Я же тебе говорил! — терпеливо повторял собутыльник. — Я же вчера из Москвы прилетел, на каникулы домой летал, а здесь учусь в университете.
— На папашины деньги?
— Да нет! По студенческому обмену. Родитель мой в Саратове помер, так что я один на белом свете обретаюсь.
— А в Златоглавую к кому летал? К жене или к невесте?
— Была невеста, да вся вышла…! Я же тебе говорил — один я!
— Эх, сука-жизнь! — крякнул бывший москвич, и с чувством припечатал кулаком по столешнице, да так, что посуда на столе жалобно звякнула.
— Тихо! Не буянь! — остановил юноша и положил на его кисть свою холёную с длинными, как у пианиста, пальцами, ладонь. — Я на жизнь не жалуюсь, привык.
— Пошли, что ли, на воздух, а то что-то муторно мне! Душно! — и Валерий рванул на себе ворот рубашки, опять же чисто по-русски — так, что пуговицы полетели.
— Пошли, — легко согласился земляк, и, подхватив собутыльника под руку, потащил к выходу.
— Подожди, — вдруг упёрся Валерий. — Рассчитаться надо, — и, достав из бумажника несколько крупных купюр, небрежно бросил на столик.
— Много даёшь! — изумился юноша. — Здесь таких чаевых, наверно, никогда не видели.
— А-а, пусть подавятся! — пьяно ухмыльнулся Бритвин. — Знай наших! Русский я! — взревел Бритвин. — И навсегда им останусь.
— Это точно! — согласился его новоиспечённый друг. — Англичане себя так не ведут, — и торопливо потащил Валерия к выходу.
Потом они бродили по знаменитому «кварталу красных фонарей», и, рискуя нарваться на полицейских, пугали проституток громкими выкриками.
— Нет, ты только погляди на неё! — орал Бритвин и тыкал пальцем в проходящую мимо мулатку в ярком макияже и туго обтягивающих крутые бёдра кожаных шортах. — Да какая она, на хрен, англичанка! Ясен пень — молдаванка или хохлушка!
— Это ты по ягодицам определил? — окинул взглядом девушку юноша.
— По каким ещё ягодицам? Глаза разуй, или не видишь, что она смуглянка? Значит, точно из Кишинёва. А задницы у них все на одно лицо, уж я-то знаю!
— Интересный каламбур, — усмехнулся собутыльник.
— Эй, подруга! Иди сюда, утешь земляка! — продолжал орать Бритвин вслед испуганной проститутке. — Я жадничать не буду, заплачу, как за работу в ночную смену! И ещё командировочные выдам. Ты ведь здесь в командировке?
— Тише, земляк! Тише! — успокаивал его юноша, беспокойно оглядываясь по сторонам. — А то придётся нам с тобой коротать время в участке. Это тебе не Саратов, у них здесь с этим строго.
— Я в «ментовку» не хочу, — успокоился эмигрант и тяжело присел на скамейку.
— Вот и славно, — произнёс юноша внезапно охрипшим голосом и зачем-то зашёл за спину.
— Слышишь, друг! А как тебя зовут? — запоздало спохватился Валерий. — Я с тобой ведро пива выкушал, а имя так и не спросил.
— Это неважно, — хрипло произнёс знакомец.
— Для кого неважно?
— Для тебя, — скупо ответил юноша и натренированным движением свернул Бритвину шею.
Глава 19
09 часов 10 мин. 1 октября 20** года.
г. Москва, Лубянская площадь
Приглашение на свадьбу Кантемир получал не часто. школьный дружок Санька Скороспелов привёз из армии молоденькую связистку, у которой хорошенькая фигурка была слегка подпорчена оплывшей талией и наметившимся животиком.
— Не поверишь, но я её у начальника узла связи отбил, — гордо заявил подвыпивший жених.
— Отчего не поверить, верю! — заявил Каледин, хлопнув школьного дружка по плечу и машинально окинув взглядом его субтильную фигуру и конопатое расплывшееся в пьяной улыбке лицо.
«Скорее всего, начальник узла связи избавился от наскучившей и к тому же забеременевшей любовницы, умело подсунув её подчинённому, которого отправил на «дембель» с первой же партией «стариков»», — сделал вывод Кантемир, садясь за свадебный стол и косясь на симпатичное, но плутоватое личико невесты.
Свадебный вечер, как и положено на Руси, закончился дракой, инициатором которой выступил пьяный жених. Гости, озверев от такого гостеприимства, азартно стали пинать Саньку ногами и разбивать о его хмельную голову принесённые на свадьбу в качестве подарков хрустальные вазы и чайные сервизы. Кантемир попробовал заступиться за товарища, но русская драка — это не поединок восточных единоборств и благородства в ней мало, вернее, нет совсем. Кантемира на первой же минуте свадебного побоища кто-то огрел сзади чем-то тяжёлым по голове, и он присоединился к лежащему на полу Саньке, у которого лицо к этому времени было разбито в кровь.
Итог был плачевный: Каледину порвали новый костюм, залили кровью рубашку и поставили под глаз приличный синяк.
— Да пропадите вы пропадом с вашей свадьбой! — ругался Кантемир, сидя на постели в соседней хате, куда его отвела сердобольная свидетельница со стороны невесты. Свидетельница, как могла, утешала его, и подливала в стакан из прихваченной со свадебного стола бутылки.
— Выпей, сокол! Легче будет! — ворковала свидетельница, чокаясь с ним щербатой рюмкой. В результате такого утешения наутро он проснулся в чужой хате и без штанов. Слева лежала обнажённая свидетельница, а справа его ласкала невеста, которая, видимо, к ним присоединилась позже, и которой ранняя беременность в сексуальных утехах помехой не была. Как это произошло, Кантемир не помнил.