Три желания, или дневник Варвары Лгуновой
Шрифт:
Где у нас лучше всего плечевой пояс прокачивают?
Еще он был метра под два, поэтому даже на каблуках я взирала на него снизу вверх.
— Ярик, ну наконец-то, рад тебя видеть! — расплылся в улыбке Лоар, плывя к нам.
Мужчины обнялись, похлопали друг друга по плечам, обменялись дежурными фразами.
Я скромно стояла рядом, ждала, когда заметят, и разглядывала Лоара.
Наголобритый, светло-голубые глаза, орлиный нос и тонкие губы. Из одежды красная клетчатая рубаха с белой майкой и потертые
Нет, я его представлял определенно другим. Не знаю каким, но точно не таким.
Меня ж наконец заметили.
— Ярик, что за красавица с тобой сегодня? — темные брови Лоара взметнулись вверх.
— Это Варя, моя… хорошая знакомая, — замешкался, но все ж дал характеристику Гордеев.
И, пожалуй, она меня устроила.
Знакомая — это нейтрально-идеально.
— Очень приятно, наслышана о вашей зимней выставке в Вене, — я протянула руку для рукопожатия, но мне ее галантно поцеловали, а на словах о Вене еще и посмотрели с интересом. — Ваши эксперименты с ломографией[1] были поистине смелыми…
— Я влюблен, я очарован… — пропел Лоар, прощаясь через два часа на крыльце галереи и снова целую мою руку. — Ярик, береги свою красавицу, иначе уведу.
Макс шутливо погрозил ему пальцем.
Гордеев что-то мрачно буркнул в ответ, но я сама была в состоянии «влюблен и очарован», хоть совсем и не оганчарована[2], поэтому внимание не заострила.
— Варя, вы меня сегодня покорили познаниями, а ваш интерес к нашу скромному ремеслу! — Макс захлопал по карманам и вытащил белоснежный прямоугольник визитки. — Вот, возьмите. Если захотите снова прийти или подискутировать об искусстве. Для вас я всегда свободен.
Визитку я взяла, и мы снова распрощались, пообещав заглянуть еще раз до закрытия выставки через месяц.
Нет, сегодня определенно прекрасный вечер, несмотря даже на плохое настроение Гордеева. Понятно, конечно, обломала человеку свидание и общение тет-а-тет, но стыдно мне не было.
Мне было интересно.
До самого дома мы едва перебросывемся парой фраз, но из машины Гордеев все-таки выходит меня проводить лично.
От распирающей радости я не чувствую смущения и неловкости момента, что так свойственен минутам прощания.
Я просто целую Гордеева в колкую от за день выросшей щетины щеку и почти скачу к подъезду, чтобы замереть с открытой дверью и оглянувшись, широко улыбнуться.
— Спасибо за самый лучший вечер в моей жизни!
А дома меня ждет полумрак, подозрительно радостно прибежавший Сенечка и бодрый голос из кухни:
— … дальше самка комара впрыскивает слюну с плазмодием в кровь очередного укушенного и тем самым заражает его малярией…
Я обреченно прислоняюсь к двери и тихонько подвываю в такт бодрому голосу.
Ненавижу паразитологию!
[1] Ломография — жанр фотографии, который ставит своей целью запечатлеть на снимках жизнь во всех её проявлениях такой, какая она есть. Ломография не берёт во внимание такие понятия качества как резкость, цветопередача, плотность. Девиз ломографов всех стран — LoMo — 'love and motion' — любовь и движение.
[2] Герои используют первые две строчки стихотворения А.С. Пушкина «Я влюблен, я очарован, Я совсем оганчарован…»
7 июня
Сегодня официально было покончено с повторением паразитологии.
Я вздохнула с облегчением, перекрестилась будучи атеисткой и на радостях решила приготовить мясо в горшочках. Оные я случайно обнаружила вчера, во время генеральной уборки.
Да, мы вчера с Сенечкой генералили, а Дэн страдал, что мы ему мешаем и вообще у него все лежит на своих местах.
В момент последнего высокомерного заявления Сенечка очень вовремя извлек из обувной тумбы, где хвостатый паршивец под шумок решил оборудовать себе еще один домик, кружку с засохшей булкой.
Я, иронично выгнув бровь, уставилась на Дэна.
— Гений господствует над хаосом, — не дрогнув, столь же высокомерно отрезал он и скрылся в своей комнате.
Доучивать паразитологию, чтобы сегодня за завтраком гордо объявить, что мухи, вши и блохи успешно пройдены, закреплены в памяти и готовы для сдачи.
Я уже ставила горшочки в духовку, когда зазвонили в домофон. От неожиданности чуть не выпустила из рук один и чертыхнулась.
Не, пускай Дэн идет.
У меня тут мясо и енот, который уже тянет лапы к крышечке и…
— Сенека, имей совесть! — я возмутилась, выдернула из-под самого черного носа последний горшочек и торопливо засунула его к остальным в духовку. — Я пять минут назад тебе целую варенную курицу дала!
Енот, сидя на задних лапах и поджимая передние, скромно потупился.
— Что, все съел?!
Я ахнула и перевела ошарашенный взгляд на его миску с водой.
Пустую.
— Ты пустишь меня по миру, проглот хвостатый!
Сенечка фыркнула, а в кухню заглянул Дэн, поправил очки и непривычно растерянно проговорил:
— Варь, к тебе там пришли.
Будь на дворе тридцать седьмой год, решила б, что чекисты, а так только передала Сенечку Дэну на ручку, как эстафету, и пошла узнавать кто по мою душу явился.
Честное слово, лучше б чекисты!
Но жизнь — увы и ах! — ко мне немилосердна…
В дверях светился от радости Вениамин собственной персоны.
При параде.
С букетом розовых роз.
Весь мой богатый словарный запас при взгляде на эту картину испарился как-то враз и оставил гулкую пустоту в моей голове с нервным смехом и некстати выползшими из глубин памяти воспоминаниями.