Три жениха. Провинциальные очерки
Шрифт:
— Губернатор просит вас к себе, — сказал он.
— Ах, это ты, мой отец! — вскричала Слукина. — Помоги мне, родной. Ох, батюшки мои!.. Ноги нейдут!
Николай Иванович пособил ей подняться и, ведя ее под руку, прошептал:
— Славно, Анна Степановна, славно! Нельзя лучше. Только, пожалуйста, не так налегайте — тяжело, матушка.
В гостиной встретил их губернатор; подле него стояли дворянский предводитель и доктор фон Дах.
— Успокойтесь, сударыня, — сказал губернатор, усаживая Слукину на канапе.
—
— Успокойтесь!.. Будьте уверены, я сделаю все, что от меня зависит. Я сейчас узнал от Николая Ивановича, что Варвара Николаевна...
— Вот, ваше превосходительство, до чего я дожила! Какой позор! Уйти из моего дома!.. Убежать, Бог знает с кем!..
— Как? Так вы не знаете?..
— Нет, ваше превосходительство! Как Бог свят, не знаю.
— И не имеете даже подозрения?
— Не имею, видит Бог, не имею! Да и кого я могу подозревать? Как могло прийти мне в голову, чтоб дочь покойного моего Николая Степановича решилась на такое дело? Ах, Господи, да неужели бы я стала противиться ее склонности? Уж я ли не любила, я ли не тешила ее, неблагодарную? На всех пошлюсь: в глаза ей смотрела, сдувала с нее каждую порошинку. И чем же она мне отплатила? Ах, я несчастная! Ох, тошно!.. Батюшки мои, тошно!.. Смерть моя!..
Анна Степановна закрыла глаза, голова ее скатилась на грудь, и она упала без чувств на канапе.
— Воды, скорей воды! — закричал губернатор. — Ей дурно!
— Однако ж она вовсе не побледнела, — заметил предводитель.
— Позвольте! — сказал доктор фон Дах, взяв за руку Слукину. — Гм, гм! — промычал он, нахмурив брови. — Пульс очень высок, весьма высок... Сильный прилив крови к голове... Посмотрите, как горит ее лицо! Э, да это может иметь серьезные последствия. Сей же час надобно пустить кровь.
— Вы думаете? — сказал Холмин.
— Да, да! Позвольте: со мною, кажется, есть ланцет. Гей, человек, тарелку... полотенце! Скорей, скорей! Не надобно терять ни минуты! Потрудитесь, Николай Иванович, заворотить рукав; хотя на правой руке... все равно!
Анна Степановна очнулась.
— Что вы, что вы? — вскричала она, отталкивая фон Даха.
— Ничего, сударыня, ничего! Потерпите одну минуту. Вам надобно непременно пустить кровь.
— Ах, батюшка, зачем, на что? Подите прочь, подите прочь!..
— Как вы себя чувствуете? — спросил губернатор.
— Крошечку получше. Ох, батюшка, ваше превосходительство, что мне делать, к чему приступить?.. Надоумите меня, посоветуйте мне!
— Если вам угодно знать мое мнение, так вот оно. Вероятно, Варвара Николаевна уже обвенчана; следовательно, этого переменить нельзя. На вашем месте я простил бы ее.
— Как, батюшка, ваше превосходительство? Вы мне советуете...
— Да вы сами говорили, что не стали бы противиться ее склонности.
— О, конечно бы не стала!.. Но рассудите милостиво!
— Я не оправдываю поступка вашей падчерицы: она дурно сделала, что не имела к вам доверенности; вы так ее любите...
— Как родную дочь! Видит Бог, как родную дочь!
— А если так, сударыня, — сказал предводитель, — так будьте же до конца нежной матерью — простите ее!
— В самом деле, Анна Степановна, — прибавил Холмин, мигнув украдкой Слукиной, — ведь, снявши голову, о волосах не плачут. Добро бы дело-то было поправное, а то что толку и себя надрывать и их мучить? Эх, матушка, простите ее!
— Ну, если все меня просят, — сказала с глубоким вздохом Слукина, — так, видно, пришлось простить...
— Но может быть, — промолвил губернатор, — тот, за кого она вышла замуж...
— Да кто бы он ни был! — перервала Слукина, — все равно! По-моему, батюшка, ваше превосходительство, прощать, так прощать. Он муж ее, так я и его буду любить, как родного сына.
— Как вы добры, Анна Степановна! — сказал предводитель.
— Что ж делать, Николай Иванович! Знаю сама, что это слабость; да уж у меня натура такая!
— Вы слышите, ваше превосходительство? — сказал вполголоса Холмин, обращаясь к губернатору. — Госпожа Слукина добровольно, по одному побуждению своего доброго сердца, прощает мою крестницу... Варенька здесь, Анна Степановна, и если вы позволите ей войти...
— Ох, постой, батюшка, постой! Дай собраться с духом... Сердце-то у меня, сердце... вот так выскочить хочет!
— Право, вам не мешает пустить кровь, сударыня, — шепнул доктор фон Дах. — Вы в таком волнении...
— Не ваше дело, батюшка! — вскричала Слукина. — Ну, пусть войдет, — продолжала она, закрывая лицо обеими руками. — О Господи, укрепи меня грешную!
Боковые двери отворились, и молодые вошли в гостиную.
— Вот она! — сказал Холмин, подводя к Слукиной свою крестницу.
— Ну, Варенька, Бог тебе судья! — проговорила Анна Степановна, стараясь всхлипывать. — Огорчила ты меня на старости! Ну, да так и быть, Господь с тобой! Я прощаю тебя, мой друг!.. Да где же твой муж?
— Вот он, маменька.
Слукина подняла глаза: перед нею стоял Тонский.
На этот раз она не шутя упала в обморок, и доктор фон Дах добился своего: он пустил ей кровь.
Недели через две после этого приключения в собрании общества людей «высокого полета» происходил такой разговор:
Княгиня Ландышева(обращаясь к Вельскому). Так князь Владимир Иванович сегодня к вам не будет?
Вельский. Нет, княгиня. Я уговорил его отправиться в деревню.
Гореглядова. Что это вам вздумалось?
Вельский. Так вы не знаете? Князь хотел резаться с Тонским.