Три женщины
Шрифт:
Все эти неудачные семьи имели по многу детей, теряли их, жили без счастья и радости. Всё больше молились, плакали, терпели и снова молились.
Младшая дочь Уля не дала матери испортить ей судьбу, не пошла замуж по родительской воле.
Полюбила Уля пастуха Максима. Он был бравый парень и весёлый песенник. Лицо у Максима открытое, волевое, с большим лбом и добрыми глазами. А характер обходительный, да ласковый. Максим, хоть и бедняк из бедняков, а грамотный. Грамоте выучился самоучкой. Вместо классной доски служил ему песок на реке Белой. Пригонит пастух скотину на водопой, а школьники прибегут в это время купаться или
Не одну светлую летнюю ночку скоротала Уля с Максимом и твёрдо обещала, что ни за кого замуж кроме любимого не пойдёт. И вот пришло для неё тяжкое испытание: бабушка Катя решила отдать младшую дочь за писаря.
Жених был «благородный», хоть и говорили о нём, «на липовой палочке свиней записывал». Был он, как вспоминала потом мама, квёлый, тощий, прыщеватый. Всем сердцем возненавидела его девушка. Ни слова не произносила ненавистному «жениху», когда приходил к ней в хату. Приносил писарь подарки – пряники, конфеты и орехи. Швырнёт их Уля россыпью по полу и убегает из хаты.
Остаётся с незадачливым женихом только мать строптивой невесты. Утешает его: «Я уломаю эту подлюгу, я ей пока свою волю!». Но сероглазая худенькая Уля боролась за свою любовь, не поддавалась, не уламывалась.
Поддержали Улю и сёстры, насильно выданные замуж. Не раз приходили поплакать, рассказать матери об обиде, о своей несчастной жизни и просили её: «Мама! Не губите, не ломайте хоть Улину жизнь». Бабушка наконец сдалась и благословила Улю, но Максиму никогда не простила его победу и не любила его.
Женившись, поступил отец в колёсную мастерскую и, когда научился делать колёса, решил переехать из города в станицу Кубанскую.
Цыплята вывелись сами
Сидит отец под сараем, колёса делает. Пилит, рубит, строгает с утра до ночи. Опилки ссыпает в кучу около сарая. Тут же гуляют малыши – первенец Ваня и дочка Настя. И куры роются в опилках. Была весна. С крыши капало на опилки, пригревало солнышко. Вот наступили совсем тёплые дни. Однажды мастерит отец и вдруг слышит писк цыплят. Бросил работу – не послышалось ли? Ведь квочки у них не было, и соседи далеко. Так нет же! Писк доносился как раз из кучи опилок. Быстро разгрёб он опилки, а там целое гнездо вылупившихся без квочки цыплят.
Оказалось, курица сделала гнездо в опилках и нанесла в него яиц. Их постепенно засыпало сверху опилками. Опилки смачивала дождевая капель, потом пригревало солнце, опилки согрелись, и цыплята вывелись в их тепле. Тогда этому естественному «инкубатору» очень удивились все.
Потеря веры
Очень любил мой отец петь. Голос у него был сильный, красивый, песен знал много, а по воскресеньям ходил петь на клирос. Был в станице поп – пьяница и вольнодумец. Хотели его когда-то расстричь за богохульство, да синод ограничился ссылкой на Кавказ на исправление. За глаза называли его в народе «наш расстрига». В станице поп совсем спился, но службу старался исполнять отменно.
Отец рассказывал, что иногда за рюмкой водки поп хвалился: «Хочешь, Максимушка, я завтра в церкви заставлю народ плакать?». И на другой день после службы закатывал такую проповедь, что действительно весь народ плакал. «Вот оратор был, вот артист», – говорил отец, – «когда служил, то „живой до бога лез“. За всё это его любили и прощали пьянство».
После службы, по дороге домой, поп приглашал отца к себе, выпить в компании, чтоб веселее было, и говорил ему: «Ты не верь, Максимушка, бога-то нет. Это всё брехня! Это мы вам бедным голову морочим, пыль в глаза, да туман напускаем». Отец спорил с ним, по ночам плакал о вере и боге и постепенно терял веру.
В это время я и «вздумала» родиться. У мамы это трудное дело никак не получалось, и отец, не зная чем помочь, терял голову от горя и страха за любимую жену. О врачах тогда и понятия не имели. Он, по совету бабушки, ночью побежал к попу, чтобы тот пошёл в церковь открыть «царские врата». По поверью, это женщинам облегчало трудные роды.
Но, оказалось, «батюшка» был вдрызг пьяный. Взволнованный муж тряс его, поливал водой, исступлённо ругался, а священнослужитель только мычал в ответ. Максим был сильный, высокий, схватил попа и понёс его в церковь, которую уже открыл сторож.
Ставит на ноги попа Максим, а он валится как мешок с мукой перед алтарём. Кричит на него обезумевший от горя отец: «Открывай врата, открывай!». А тот мычит в ответ. «А, проклятый расстрига, не откроешь, не откроешь? Так я сам открою…». И распахнул святые врата, к которым грешникам нельзя прикасаться. Ну, думает отец, если бог есть, тогда я пропал, он меня накажет за святотатство, осквернил ведь я врата.
Бросился бежать домой, а я уж тут голос подала. Мама и бабушка думают, что это поп помог – открыл врата, а отец смеётся про себя: «Чёрта с два поп – это я их открыл!». Но, не желая спора с бабушкой, не рассказал ей как было дело, а только нам рассказал, когда мы выросли.
Моё крещение
Через неделю мама встала. Отец говорит ей: «Ну, Уля, собирайся – повезём дочку крестить в город. Я не дам её этому пьянице – ещё утопит, или имя непутёвое прицепит. Говорил же он мне: „Так, Максимушка, иногда обозлишься на темноту, невежество народное, что начинаешь цеплять имена непотребные, вроде Параша. Хотя и есть святая Параскева, а провозглашаем и пишем Параша, а ведь так тюремную посуду называют. А то ещё, пришёл ко мне мужик с фамилией Недолуплин дочку крестить, а её взял и Хиврей назвал, что значит свинья недобитая“. И, если какой папаша был недоволен именем и спрашивал: „А есть ли святой такой, батюшка?“, – то поп говорил ему: „А ты читай, читай Евангилие, там всяких святых найдёшь!“».
Отец тогда хохотал над всеми этими поповскими хитростями, а потом испугался, как бы его собственной дочке поп не дал непутёвое имя.
Этими рассказами отец убедил маму, и решили они крестить меня в городе Майкопе. Бабушка причитала: «Да куда же ты её повезёшь – она ещё не поправилась. И девочку загубите, завозите!». Не отвечая на причитания, отец настелил сена в повозку, взятую у соседа, запряг лошадь, уложил дочку и сел рядом с мамой впереди. Едут и весело разговаривают. Смеются над попом: «А знаешь, Уля, как батюшка озлится, когда узнает, что не ему за крестины заплатят». «Так ему, пьянице, и надо!» – отвечала мама, хоть в бога тогда ещё верила.