Три женщины
Шрифт:
«Дуня! Дуня! Иди, будем галку кормить!» – однажды зовёт меня тётя Маша. Я бегу во двор из сада, а он был огромный и казался мне лесом. Сад спускался к протоке – так назывался рукав от Белой. Этот рукав был проведён для мельницы одного богатея, стоящей далеко от дядиного дома. В конце сада была калитка для выхода к протоке. Там можно было набрать питьевой воды и стирать, а во дворе в колодце вода была солёная.
«Галя! Галя! Галя» – звала тётя. И вот, с ветки на ветку летит галка и садится тёте на плечо. Она ей говорит что-то ласковым голосом, даёт клевать хлеб и пшено и больше не обращает на меня внимания. Когда галка всё поклевала, тётя спрашивает: «Ты наелась, Галя?». И к моему удивлению птица хрипло
Ловлю рыбу
Каждый день приносил новые радости: то вишни поспеют, и нас угощают ими, то яблоки, то груши, а то козявки красивые ловились в саду.
Хата была у дяди небольшая. Одна тесная комната и сенцы. Мы все девять человек спали на дорожке, на земляном полу, и занимали весь пол, а маленькая Нюся в люльке, висевшей над деревянной кроватью дяди и тёти.
По вечерам у нас шла весёлая возня. Играли в «малу кучу без верха», в жмурки. Часто дядя по очереди возил нас на спине – он почти всегда играл с нами. Так проходили вечера, а днём ждали другие забавы.
Однажды, слышу: «Дуня! Дуня! Иди скорей рыбу ловить в протоке!» – зовёт Алёша. Я вскочила, побежала за ведром и в рубашке бегом через сад к протоке. А там воды нет – шёл ремонт мельницы, и рукав запрудили у реки Белой. Рыба осталась на дне глубоких выбоин, и часть, уже дохлая, лежала на песке в иле. «Вот я какую поймал!» – кричал изо всех сил Митя, показывая всем рыбу. «Кидай в ведро!» – распоряжался Алёша. В моих руках рыба не держалась, выскальзывала, а хотелось и мне принести «маме» рыбу. Не долго думая, я влезла в воду, опустила рубашку и зацепила ей несколько мелких рыбёшек. Так, прижав их к животу, я помчалась по саду с криком: «Мама! Мама! И я поймала тебе рыбок!». Тётя со смехом остановила меня и взяла рыбок, приговаривая: «Ну вот, мы их теперь зажарим, а рубашку сполоснём и высушим, а ты пока голенькая побегай».
Возвращение домой
«Дуня! Дуня! Иди – твой папа приехал!» – зовёт меня Алёша, старший из мальчиков. Я бегу из сада и говорю: «Что ты кричишь? Папа в саду работает». – «Это не твой папа, а наш». Я поражена, мне хочется плакать от обиды, а брат говорит уверенно: «Вон, вон в ворота входит твой папа». Я за это время никогда не вспоминала своих родителей.
Смотрю, от ворот идёт очень знакомый и страшно близкий мне человек. «Папа, папа!» – бросилась я к нему, а он поднял меня, прижал к груди и говорит: «Ласточка ты моя, цветочек мой! Да как же они тебя отдали, мою радость!». А сам плачет. Я собираю в ручку его слезинки со щёк, глажу его мягкую пушистую бороду, гордо поглядывая на сбежавшуюся детвору: «Вот и у меня папа!». Эту мою радость не передать словами.
Вернувшись после неудачной торговли и болезни, отец очутился в долгу – выданный вексель за колёса был у кума, а он не отдавал его. Выкупить было нечем. Тут ещё узнал, что меня, его любимицу, очень похожую на него (с таким же неровным носом и серо-зелёными глазами), отдали людям. Дядя Ваня был большим другом отца, написал ему: «Дуня у меня». Так отец с почты, после прочтения письма, пешком побежал из Майкопа 25 верст в Белореченскую и взял меня, уже трёхлетнюю, домой.
Гибель бабушки
В нашем дворе полно народа, все волнуются, говорят, указывая на сарай: «Там, там!». Я стараюсь пробраться между ногами туда. Кто-то поднял меня на руки и говорит: «Вон, вон твоя бабушка лежит. А дядя в белом – это доктор». Он что-то тащит у бабушки из живота; я вижу белый эмалированный таз и в нём руки доктора в крови. Стало страшно, я пронзительно закричала, и меня унесли.
Позже я спросила у мамы Ули, что это было. Она рассказала: свекровь, мать моего отца, вздумала покупать возом арбузы и штучно продавать их солдатам и казакам. Через выгон были военные казармы, а наша хата стояла лицом к ним… Казаки решили, что у этой старухи много денег. Пришли вечером за арбузами, выпили для храбрости, накинулись на неё и задушили. Во время борьбы она укусила одного из убийц за палец и он утерял шапку. Их на следующий день при утренней проверке и нашли.
А у бабушки оказалось только пять копеек – все свои деньги она за арбузы отдала. На суде убийцы плакали, каялись, что за пять копеек душу христианскую загубили. Дали им по 15 лет каторги. А я ту бабушку совсем не помню, даже имени её не знаю. Было мне тогда, по словам матери, четыре года.
Отец пропал
Дорого стоили похороны и особенно поминки бабушки. И отец задолжал своему хозяину Мальцеву ещё больше. Выданный вексель угнетал его. Не видя выхода из нужды, отец уехал на Каспийское море на заработки. Слышал он, что рыбаки на промыслах хорошо зарабатывают, и нанялся рыбаком.
Однажды на ловле рыбы, отец провалился в своём кожухе под лёд. Пока за кожух его вытащили баграми, пока откачали – он простыл. Отвезли беднягу в больницу в беспамятстве, и он очень долго там лежал. Ничего не писал домой, да и что писать – ведь читать было некому.
Мама плакала и причитала: «Пропал отец, пропал… Господи, помоги мне вырастить детей, они ведь все маленькие…».
Знакомство с гадюкой
К нам пришла новая беда – пропала корова, не стало молока. Целые дни мама и бабушка ходят, ищут Зорьку, а по вечерам сидят, плачут и молятся о том, чтобы нашлась кормилица. Бабушка ставит нас перед иконами на колени и говорит: «Молитесь, молитесь детки, просите боженьку, чтоб вернулась Зорька. Ваша молитва скорей дойдет до бога – на вас ещё грехов нет». Мы кладём поклоны, читаем «Отче наш» и просим вернуть Зорьку. «А теперь просите богородицу – мать Христа» – подсказывает бабушка. Мы читаем «Богородица, дева, радуйся» и снова просим вернуть Зорьку.
А утром мама говорит мне: «Ну вот, помолились, а теперь пойдём в чагарник (заросли после вырубки) искать Зорьку». Идём с мамой по зарослям, где обычно паслась скотина. Мы устали, крупные капли пота катятся у мамы по лицу. Мне тоже жарко. Но мама торопится, и я спешу за ней, еле поспевая бежать. Мы пересекаем солнечную полянку. И вдруг я с размаху наступаю на что-то холодное, зашевелившееся под моими ногами. В ужасе кричу: «Мама! Мама!». Мама обернулась, глаза её стали огромными от испуга, и вскрикнула: «Ох, гадюка!». Схватила меня за руку и тащит изо всех сил в заросли. А гадюка – огромная, серая, с тёмной полосой на спине – тоже испугалась: развернулась и быстро поползла. Мама тащила меня в гущину, и мы долго бежали между кустами.
Вдруг мама остановилась и говорит: «Вот – смотри, смотри! Это же её шерсть!». Стали кругом смотреть и сразу забыли гадюку. Под кустами была шерсть рыжая нашей Зорьки, и ноги её, обглоданные волками, валялись недалеко. Так мы нашли свою кормилицу, и потом долго оплакивали её. Очень высоко жил бог! Да и внимания на бедняков у него не хватало – слишком уж их много было.
Начинаю трудиться
Когда дома шла работа, я всегда участвовала в ней. Стирала мама – и я в лохани. Копает бабушка картошку в огороде – и я ей помогаю: выбираю из земли картошку. Кормит бабушка поросёнка, а я кормлю курочку.