Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография
Шрифт:
На октябрьском Пленуме ЦК ВКП(б) 1927 года, когда встал вопрос о переизбрании генсека, именно Рудзутак (возможно, после предварительного обсуждения с Рыковым) предложил на этот пост Сталина. Это был символический ход, подтверждающий, что многие знали о прежних планах и попытках выдвинуть на этот пост Рудзутака. Рыков председательствовал на том пленуме. И с удовольствием поставил на голосование вопрос о новом избрании Сталина, за которого и подняли руки члены ЦК, включая Алексея Ивановича.
С годами Рудзутака все чаще упрекали в расслабленном отношении к своим обязанностям. Наркомпуть не раз давал руководству неверные сведения, например, о количестве исправных паровозов. В известной степени — срывал работу. Возможно, к концу 1920-х следовало найти более молодого и энергичного руководителя Наркомата путей сообщения. А Рудзутак все чаще относился к работе спустя рукава, много времени посвящал охоте — как будто хотел отыграться за каторжанские годы. Между прочим, нередкое явление для большевиков, оказавшихся у власти, в особенности после Гражданской войны,
Недостатки рыковского управленческого стиля стали проявляться далеко не сразу после революции. В первые годы он, напротив, выделялся цепкой хваткой. Кризис начался через три-четыре года после смерти Ленина. Рыков не сумел — физически и морально — перейти на более высокую скорость, перейти на чрезвычайный режим работы. А в конце 1920-х требовалось именно это — и чтобы сочетать индустриализацию и коллективизацию с сохранением остатков НЭПа, и для того чтобы сколотить политическую группу, с которой группа Сталина могла бы работать уважительно, компромиссно. Рыков, увы, продремал этот шанс. Как и многие старые большевики с долгим подпольным опытом, он не сумел долго тянуть управленческий воз и стал просто проигрывать конкуренцию. Это поражение, увы, сопровождалось агрессией политической клаки и предательством коллег. Он, конечно, до поры до времени спорил с кем угодно, никого не опасался, отстаивая свое представление об экономике, в первую очередь — о крестьянстве. В известной степени до 1928 года Рыков считал себя незаменимым. Но в его управленческом стиле проявлялось то, что Уголовный кодекс определяет понятием «халатность». А противостояли ему люди энергичные, умевшие мотивировать молодых. Рыков не успевал… Рыков опаздывал… Цифра 45 оказалась для него роковой. Нам сегодня, быть может, непросто это понять. К этому рубежу Рыков подошел, растеряв молодецкое здоровье. Ни северные ссылки, ни политические ралли, ни Гражданская война, ни устоявшаяся привычка постоянно носить с собой заряженный револьвер, ни совмещения должностей даром не проходят.
Впрочем, в середине двадцатых, да и несколько позже, должность генерального секретаря ЦК еще не обрела безоговорочного лидерского статуса — даже на партийных мероприятиях. И на заседаниях Политбюро, и на партийных конференциях, и на съездах выступления Рыкова в те годы оказывались не менее весомыми, чем сталинские. Особенно когда речь шла о хозяйственных задачах, а они считались магистральными. Показательной в этом смысле стала XIV конференция РКП(б), прошедшая с 27 по 29 апреля 1925 года. Ее делегатом демонстративно не избрали Троцкого. Большевики обсуждали свою стратегию в отсутствие двух вождей Октября — умершего и опального. Сталин тоже в тот раз счел за благо оставаться в тени. Он, конечно, присутствовал на конференции, но слова не брал — и доклад о парторганизационных вопросах зачитал Молотов. По экономическим вопросам выступали Рыков, Цюрупа и Дзержинский. Обсуждение пятилетнего плана привлекло более широкую группу докладчиков, включая Куйбышева. Вопросы мировой революции большевики на этот раз практически не обсуждали. Напротив — говорили об очередном укреплении капиталистического мира и о необходимости медленно, но верно строить социализм в СССР, что было еще одним ударом по принципам Троцкого, которые привлекали многих партийцев.
Рыков посвятил свой обстоятельный, лишенный внешних эффектов доклад проблемам кооперации — как основе экономики. Что это за явление? Пайщики-кооператоры закупали у крестьян продукты, продавали им «мануфактуру», производили мелкие товары из крестьянского сырья. Их считали связующим звеном между старым и новым миром, между прогрессивным, пролетарским городом и своенравной, мало что понимающей в социализме деревней. Кооперация надолго стала «коньком» председателя Совнаркома.
Рыков подчеркнул, что потребкооперация (это движение к тому времени охватило более 8 миллионов человек) стала стержнем восстановления хозяйства: «Роль потребительской кооперации в реализации промышленной продукции выражается цифрой 25–30 %». Без этого инструмента государству в условиях НЭПа вряд ли удавалось бы регулировать цены. Рыков традиционно предлагал опираться на бедняка и середняка, но, по существу, призывал и на некоторое время отказаться от яростной борьбы с кулаком — вполне в духе НЭПа. Это звучало достаточно смело: «Административными мерами с частным капиталом мы теперь не должны бороться. Взаимоотношения между государством и частным капиталом складываются на основе экономического соревнования, конкуренции. По этому же типу должно устанавливаться и наше отношение к буржуазному слою в деревне. Необходимо прекратить административный зажим этого слоя. Если мы хотим обеспечить дальнейший экономический рост деревни, нужно создать условия для вполне легального найма батраков и облегчить аренду земли» [123] .
123
Рыков А. И.
При неизбежном и временном росте капиталистических отношений в деревне Рыков особенно энергично делал ставку на кооперацию — как на «основу организации социалистического общества». Он припас и несколько громких, лозунговых фраз: «Один трактор лучше, чем 1000 агитаторов», «Деревянной сохой мы социализм не построим». Такие постулаты хорошо воспринимались не только в делегатской среде, они шли в народ. Цвет большевиков аплодировал Рыкову. Он показал себя более деловитым и компетентным руководителем, чем открывавший конференцию Каменев. Сталин послеживал за конкуренцией Совнаркома и СТО с улыбкой, решительно отдавая предпочтение Рыкову. Но на первые роли в обсуждении этого вопроса покамест не выходил.
Все выступающие, включая Рыкова, говорили о росте экономики, о росте накоплений. Конечно, речь шла о подъеме с крайне низких позиций — после разорительных войн, массовой эмиграции и полной смены государственного аппарата. Работать им довелось в разруху, среди развалин. Это неудивительно: во многом они — большевики — сами сознательно пошли на разрушение старого мира, вызвавшего интервенцию и гражданскую войну. Одно из ключевых слов того времени — нехватки. Не хватало самых необходимых ресурсов для производства. Около 84 % населения были жителями деревень и аулов — и этот перекос представлял постоянную угрозу для государства, для экономики. Рыков считал, что кооперация поможет «втянуть» деревню в город, отстаивал эту идею повсюду — и мало кто с ним спорил по этому вопросу.
Тогда все сходились, что восстановить экономику без «буржуазных специалистов» решительно невозможно. К работе привлекали не только неблагонадежных высокооплачиваемых инженеров, но и крупных царских чиновников, на которых многие «леваки» смотрели как на классовых врагов, которых расстрелять мало. А Рыков с этими людьми работал умело. Например, с Сергеем Федоровичем Вебером, который в царские времена был товарищем министра финансов Владимира Коковцова (его считали одним из организаторов Белого движения). Ему подчинялись департаменты Государственного казначейства, таможенных сборов, железнодорожных дел, а также Китайско-Восточная железная дорога. В отсутствие Коковцова именно он проводил все важнейшие совещания министерства. Словом, несомненный враг. Но он не бежал из России после 1917 года. В середине 1920-х он руководил бюджетной комиссией Института экономических исследований при Наркомате финансов СССР. И таких людей среди работников наркоматов и руководителей крупных предприятий было немало.
С другой стороны, упорядочить экономику невозможно и без международного сотрудничества. Советский Союз сам себя за волосы вытаскивал из мировой изоляции. Помогали зарубежные левые, заведшие даже определенную моду на советскую тему в США и Европе. Прежде всего — в Штатах. Рыков в этой кампании пребывал на первых ролях. Уильям Резвик [124] , американский журналист, много лет представлявший Ассошиэйтед Пресс в СССР, несколько раз беседовал с председателем Совнаркома. В середине 1920-х в разговоре с Резвиком, предназначавшимся для прессы, Рыков говорил о необходимости активного сотрудничества между США и СССР, даже о «координации экономических действий», которые соответствуют общим интересам [125] . Любопытно, что, вернувшись в США, Резвик написал вполне просоветскую книгу «Я мечтаю о революции» — во многом потому, что был очарован миролюбием и деловой хваткой Рыкова. А также тем, что советский премьер, вопреки давним российским традициям, действительно строил не милитаристскую экономику. В середине двадцатых это считалось возможным — как и взаимовыгодное сотрудничество с Соединенными Штатами, государством, которое считали хотя и империалистическим, но не столь враждебным по отношению к Советскому Союзу, как Великобритания. Было принято даже замечать некое родство между двумя континентальными и многонациональными державами.
124
Отец известного писателя-фантаста Майкла Резвика.
125
См.: Шелестов Д. К. Время Алексея Рыкова. М., 1990.
Арманд Хаммер. Худ. Анна Леон
В таком контексте Рыков — признанный прагматик ЦК, не любивший блеск и звон «революционной фразы», был действительно удачной кандидатурой на роль главы правительства и антиподом Троцкому. И сотрудничество с Америкой стало для него вовсе не только пропагандистским шагом.
Эти планы Рыкова (с которыми, впрочем, был солидарен и Сталин) удалось с размахом реализовать в 1928 году, когда в Советский Союз, при посредничестве Арманда Хаммера, пригласили Альберта Кана — выдающегося американского индустриального архитектора, строителя завода Форда в Хайленд-парке, владельца собственного весьма востребованного бюро Albert Khan Associates. Конечно, практичнее было бы опереться на собственных инженеров — самых ярких из них Рыков называл «Шаляпиными в области промышленности».