Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография
Шрифт:
Рыков в книге Николая Агнивцева
Рыкова мы видим за рабочим столом, в окружении телефонов. По одному из них он разговаривает — с полуулыбкой, одновременно что-то записывая. Внизу — переполненная корзина для бумаг. Сразу видно, что аналитическая работа в этом кабинете кипит вовсю. Рядом, на кресле, сидит пионер, с интересом наблюдающий за трудами предсовнаркома. И — стишок:
Он и тут, он и там! У него работы — куча! Заправляет всем — он сам, Чтоб тебе жилось бы лучше!Любопытно, что, кроме наркомов, одним из героев этой книжечки стал и «всесоюзный староста» Михаил Калинин. Наверное, никогда детей с такой энергией не приобщали к политике. Любопытна
Большевики в то время вели «публичную политику» активно, с напором, хотя и в своеобразном стиле. Соревновательной открытой борьбы партий не было. Внутрипартийная дискуссия время от времени выходила на широкую аудиторию, но — далеко не в ежедневном режиме. Но в то время расцвел жанр, который условно можно назвать «доброжелательным шаржем». Лидерами жанра стали журналы «Красный перец» и «Крокодил», которые не просто выходили в свет, но и пользовались ажиотажной популярностью, в особенности среди горожан. Пропагандисты понимали, что «веселые картинки» наилучшим образом помогают превратить новых политиков в людей узнаваемых, свойских — наподобие родственников. Это важно! Кого знали «в лицо» до 1917 года? Императора, его супругу, его детей. Их изображения появлялись на страницах популярных сытинских (и не только) календарей, которые были первыми по-настоящему массовыми российскими изданиями. Знали некоторых других членов императорской семьи — великих князей. А новой власти требовалось, чтобы в народе знали добрую дюжину вождей. И постепенно частушки запели не только о Ленине и Сталине, но и, кроме прочих, о Рыкове. Алексей Иванович стал и одним из узнаваемых героев постоянных шаржей. Его уже примечали по бородке, по свободной, немного расхлябанной позе, которую художники приметили во время различных заседаний, которые проходили в то время без тени монументальности. Это и подчеркивали карикатуристы: близость советского правительства если не к народу, то к обыкновенной, массовой интеллигенции. Те же поношенные костюмы, те же простые пенсне, отсутствие орденов и мундиров. Такие шаржи должны были пробуждать чувство солидарности с новой властью — и, вероятно, достигали этой цели. В наружности Рыкова, в выражении его лица всегда подчеркивалась близорукость, озабоченность хозяйственными проблемами.
Художники не стеснялись изображать больших начальников полуголыми — правда, чаще всего они при этом выходили атлетами. По крайней мере, Рыков.
Широко известной стала композиция, опубликованная в «Красном перце» в 1923 году, еще до смерти Ленина, — «Большевики, пишущие ответ аглицкому керзону» (именно так — с маленькой буквы). Рыков изображен рядом с Калининым и Литвиновым, они сидят за столом. Мускулистой рукой Рыков похлопывает Литвинова по плечу, а лицо чернобородого председателя ВСНХ излучает азартный восторг. Написал эту картину популярнейший в то время карикатурист Л. М. — Леонид Межеричер. На этот раз он и подписался не без юмора — Межерепин.
Картину «Запорожцы» Ильи Репина — несмотря на то что он стал эмигрантом в своей финской усадьбе и бранил большевиков — в то время знали все. И карикатуристы пародировали ее многократно. О чем-то подобном в романе Ильфа и Петрова даже порассуждал Остап Бендер, размышлявший о «гениально задуманной картине „Большевики пишут письмо Чемберлену“, по популярной картине художника Репина — „Запорожцы пишут письмо султану“. В случае удачи этот вариант мог бы принести рублей четыреста… Могли встретиться чисто технические затруднения. Удобно ли будет рисовать т. Калинина в папахе и белой бурке, а т. Чичерина — голым по пояс. В случае чего можно, конечно, нарисовать всех персонажей картины в обычных костюмах, но это уже не то. — Не будет того эффекта! — произнес Остап вслух».
На одном из шаржей мы видим наркомфина Георгия Сокольникова в буржуазном черном фраке, при белоснежной бабочке. Он показывает Рыкову — председателю ВСНХ — список налогов, которые душат советскую промышленность. Рыков отвечает: «Денег у меня нет, один трест на груди». При этом он стоит в костюме Адама, прикрываясь стопкой рабочих бумаг и стыдливо отводя в сторону глаза. «Тяжелая промышленность в тяжелом положении» — так называется эта карикатура.
Рыкову такой «демократизм» нравился. Это напоминало юмор подпольных и даже ссыльных времен, когда они (представители разных партий, между прочим) и эпиграммы, и шаржи друг на друга писали регулярно. И нужно же было чем-то эстетически отличаться от царской и буржуазной власти. Простота в одежде, постоянный флер юмора… Так создавался стиль времени, первых нескольких послереволюционных лет. Стиль особенный, повлиявший на многие искусства.
Постепенно высмеивать руководителей страны — даже по-доброму — отваживались реже. Сатира сосредоточилась на начальниках более мелкого ранга и злокозненных иностранцах. А старые номера «Красного перца» и «Крокодила» стали редкостями, за которыми гонялись ценители. Управленческий
К двадцатым годам это относилось в большей степени, чем к тридцатым. И Рыков тоже смеялся и любил. Он не мог не соответствовать духу времени. Голодные годы, разруха, угар НЭПа — и относительно скромный уровень жизни руководителей, склонных (за редкими исключениями) к самокритике и юмору.
Возглавлять исполнительную власть более шести лет в экстремальные двадцатые — это не шутка. Не зря в народе именно Рыкова в те годы воспринимали символом, главой государства. В своей тронной речи он не только клялся продолжать дело Ленина, но и конкретизировал задачи Совнаркома: «Развивающийся вывоз продуктов сельского хозяйства за границу, организация сельскохозяйственного кредита, увеличение запашек и общий подъем сельского хозяйства должны увеличить покупательную способность крестьянства и этим обеспечить рост промышленности, увеличение числа занятых рабочих и их заработной платы». Он говорил о смычке между городом и деревней. По словам современного американского исследователя Стивена Коэна, Рыков олицетворял идею смычки и НЭПа, как никто другой из большевиков. В то время от него именно этого и ждали — и союзники, и недруги, и самые проницательные политики, для которых Алексей Иванович в первую очередь был локомотивом, тараном, с помощью которого можно миновать разруху, а потом возвращаться к строгим устоям строительства социализма. Но для широкой аудитории первые годы во главе исполнительной власти выглядели для Рыкова триумфальным шествием.
4. Команда Рыкова
Судьба председателя Совнаркома — это не в последнюю очередь и люди, которые вращались, боролись, обустраивались вокруг него. Огромный срез человеческой жизни. Они повлияли на судьбу нашего героя и его эпохи, они работали вместе с ним, спорили, пытались расширить свое влияние. Некоторые оказались дельными управленцами, другие быстро подустали от ответственности и превратились в своего рода «большевистскую аристократию», вальяжную и сонную. Но это — чуть позже. В первое рыковское союзное правительство вошли заместители председателя Совнаркома Лев Каменев, Мамия Орахелашвили, Александр Цюрупа и Влас Чубарь, наркомы Николай Брюханов (продовольствия), председатель ОГПУ Феликс Дзержинский, Лев Красин (внешняя торговля), Валериан Куйбышев (Рабоче-крестьянская инспекция), Ян Рудзутак (путей сообщения), Иван Смирнов (почт и телеграфов), Григорий Сокольников (финансы), Лев Троцкий (по военным и морским делам), Георгий Чичерин (по иностранным делам) и Василий Шмидт (народный комиссар труда). С такой командой он начал работать. Все они, кроме Троцкого и Каменева, признавали приоритет Рыкова. Даже крайне своенравный, всегда переполненный идеями Сокольников, с которым они во многом не были единомышленниками. Василия Владимировича Шмидта Рыков мог назвать почти другом — и в боевом, неспокойном 1928 году закрепил это положение, назначив его своим заместителем. Их взгляды на НЭП, на необходимость осторожного, медленного пути к социализму совпадали. Шмидт горячился, Рыков учил его хладнокровию, общались они доверительно, не обходя спорных и даже сомнительных в контексте «генеральной линии» вопросов. Шмидт, как правило, помогал Рыкову работать над докладами и речами.
Совещания Совнаркома Алексей Иванович вел уверенно, не повышая голос, иногда — посмеиваясь. Дзержинский — единый в двух лицах (ВСНХ и Лубянка), как правило, садился на почетное место рядом с Рыковым. А плетеное кресло Ленина оставалось пустым — и тоже неизменно стояло рядом с новым предсовнаркома. По крайней мере, в первые годы после смерти вождя.
К этому списку можно добавить и правительство РСФСР, которое Алексей Иванович также возглавлял. А это еще одиннадцать наркомов, включая знаменитых Анатолия Луначарского, по-прежнему курировавшего систему просвещения, и давнего рыковского приятеля Николая Семашко — наркома здравоохранения. ВСНХ возглавил Дзержинский, с которым на первых порах Рыков работал слаженно. Но столкновения двух систем со схожим полем ответственности — Совнаркома и ВСНХ — были неизбежны. В конце 1925 года между двумя руководителями исполнительной власти возник конфликт, закончившийся неоднократными просьбами Дзержинского об отставке. «Немножко нашего Феликса „забижает“ „зазнающийся“ пред[седатель]. Был разговор по этому поводу в тесном кружке. Ф[еликс] жаловался и просил отдыха» [117] , — писал в феврале 1926 года Ворошилов Орджоникидзе. Дзержинского не устраивало отсутствие единого оперативного руководства. Вероятно, этот фактор не устраивал и Рыкова, который перетягивал одеяло на себя — и видел штабом исполнительной власти только Совнарком. Идиллическими их взаимоотношения не были вплоть до смерти Дзержинского 20 июля 1926 года, незадолго до того писавшего о своей отставке уже лично Рыкову.
117
РГАСПИ. Ф. 85. Оп. 25. Д. 93. Л. 3–6. Автограф.