Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография

Замостьянов Арсений Александрович

Рыкова даже избрали в Политбюро — единственного из всех «уклонистов» и признанных «оппозиционеров», левых и правых. Сохранил он и пост председателя Совета народных комиссаров СССР, а также Совета труда и обороны. По всем статьям — второй человек в государстве. К тому же он остался одним из всего лишь двоих членов Политбюро, избранных в этот ареопаг еще при Ленине, — наряду со Сталиным. Все это — громкая вывеска, но она уже мало что значила. Делегаты съезда увидели капитулировавшего политика. Оставалось только гадать — он отказался от амбиций навсегда или на время? В кругу Сталина не сомневались, что отставка Рыкова — дело времени, просто генеральный секретарь осторожничает и старается провести эту рокировку как можно аккуратнее. Работал он после съезда инертно, перепоручив все дела заместителям.

В одном из последних своих обстоятельных (там, например, имелся интересный анализ европейской и американской экономики) докладов в ранге председателя Совнаркома Рыков говорил, что страна находится на подъеме, что в предстоящем 1929/30 году государственный бюджет вырастет на треть, а особенно вырастет

государственное производство и коллективные хозяйства на селе. Рыков связывал проблемы «с мелкобуржуазным характером нашей страны, которые вытекают из недостатка товаров, из недостаточной развитости промышленности, особенно тяжелой, из отставания сельского хозяйства, из невозможности удовлетворить полностью спрос населения, хотя мы в этом году в состоянии его обеспечить несколько выше, чем в прошлом. При быстром темпе социалистического строительства, при непосредственном вовлечении в это строительство самого многочисленного в нашей стране класса — крестьянства преодоление этих затруднений и осуществление всего плана социалистической индустриализации и реконструкции не могут не быть связаны с усилением классовой борьбы в деревне, не могут не вызывать и у правительства необходимости применения в некоторых областях работы наряду с мерами убеждения принудительных мер для борьбы с враждебными социалистическому строительству классовыми силами. Эти принудительные меры и меры общественного давления были применены, в частности, в области хлебных заготовок» [157] . То есть, представьте, Рыков благословлял чрезвычайщину на селе, с которой так отчаянно сражался. Это было еще одно свидетельство слабости, неспособности к борьбе. Но противники сомневались: не хитрит ли Рыков, не маскируется ли?.. И его продолжали теснить по всем фронтам.

157

Рыков А. И. Избранные произведения. М., 1990, с. 495–496.

Первое свидетельство о подготовке отставки Рыкова с поста предсовнаркома СССР относится к 13 сентября 1930 года, когда Сталин написал Молотову из отпуска, на берегу моря обдумав партитуру перемен: «Наша центральная советская верхушка (СТО, СНК, Совещание замов) больна смертельной болезнью, СТО из делового и боевого органа превратился в пустой парламент. СНК парализован водянистыми и по сути антипартийными речами Рыкова. Совещание замов […] имеет тенденцию превратиться в штаб […], противопоставляющий себя Центральному комитету партии. Ясно, что так дальше продолжаться не может. Нужны коренные меры. Какие, — об этом расскажу по приезде в Москву» [158] .

158

Сталин И. В. Cочинения, т. 17, Тверь, с. 361–363.

С этого началась келейная кампания по устранению Рыкова из высшей власти. У Сталина имелся повод для волнения: так называемое «совещание замов» он считал штабом осторожного, но последовательного противодействия своему экономическому курсу. На этих собраниях традиционно председательствовал глава Совнаркома — Рыков, а участвовали его заместители по правительству и Совету труда и обороны, а также ключевые наркомы, руководители Госбанка, ВСНХ и другие весомые хозяйственники. Собирались они раз в неделю, обсуждая оперативные экономические вопросы. Формально участниками совещания значились Сталин, Ворошилов и некоторые другие союзники партийного вождя. Но заправлял там Рыков, он принимал решение о кадровом составе совещания. Этот орган не значился в Конституции, его придумал Рыков, а Политбюро узаконило в мае 1926 года. Сталин, знавший толк в аппаратных перетягиваниях каната, опасался, что это совещание рано или поздно может стать альтернативой Политбюро. А это уж точно не входило в планы генерального секретаря, который по кирпичику выстраивал свою политическую монополию, уничтожая последние реликты послереволюционной пестроты.

После нескольких писем Молотову Сталин начал достаточно осторожно прощупывать вопрос об отставке Рыкова и с другими соратниками. Столь важный вопрос требовал твердого согласия в рядах единомышленников.

Большинство из них видело новым председателем Совнаркома самого Сталина — и, думается, не из лести. Они поддерживали тенденцию централизации власти, осознавали лидерство Сталина и считали, что он должен совместить две главные должности в советской политической системе. Так и случится в мае 1941 года. Но в 1930-м Сталин считал этот шаг преждевременным. Во-первых, не существовало такой традиции: Ленин занимал лишь одну должность — председателя Совнаркома, а в партии оставался неформальным лидером. Второй аргумент — Сталину было удобнее дирижировать такими непредсказуемыми процессами, как коллективизация, немного со стороны, при случае критикуя перегибы и корректируя политику. В-третьих, имело некоторое значение грузинское происхождение Сталина. Сам он, отлично зная, что противники еще с 1917 года критикуют большевиков за «засилье инородцев», считал, что правительство должен возглавлять природный русский. Так и укрепилась в сознании генерального секретаря кандидатура Молотова — рыковского земляка по Вятской губернии, внука крепостных крестьян — опять же, как и Алексей Иванович. Он был явным представителем большинства. Сталин никогда не игнорировал такие «национальные вопросы» — одновременно и тонкие, и вульгарные. Уж он-то отлично понимал, насколько хрупка

идеология интернационализма, насколько медленно она завоевывает людей. Это не означает, что на заметные позиции в то время выдвигали только великороссов, но о пропорциях задумывались всерьез. После 1930 года в когорту «вождей», которых часто изображали на плакатах, вошли сам Сталин, Молотов, Калинин, Ворошилов, Орджоникидзе и Каганович. Особую роль героя Гражданской войны играл Семен Буденный, занимавший относительно скромное положение в политической элите. Получается — два грузина, один еврей и четверка русских. Кстати, именно на тот период приходится гневное письмо Сталина Демьяну Бедному, в котором он, по существу, корил поэта-пропагандиста за неуважение к истории русского народа, за левацкий перегиб в идеологии. Не задумываться об этом в то время было просто опасно. «Помню кем-то, кажется, в ФЗУ показанную мне бумажку вроде листовочки, — трудно сейчас сообразить, просто ли это было рисовано от руки, или переведено в нескольких экземплярах через копирку, или сделано на гектографе, — но ощущение какой-то размноженности этого листочка осталось, во всяком случае. На листке этом было нарисовано что-то вроде речки с высокими берегами. На одном стоят Троцкий, Зиновьев и Каменев, на другом — Сталин, Енукидзе и не то Микоян, не то Орджоникидзе — в общем, кто-то из кавказцев. Под этим текст: „И заспорили славяне, кому править на Руси“. Впрочем, может быть, я и ошибаюсь, может, этот листок показывали мне не в ФЗУ, а еще раньше, в школе» [159] . Советская власть не должна была выглядеть как засилье варягов, чужаков. И Сталин потратил немало пропагандистских усилий, чтобы в глазах большинства превратиться в «своего». В 1930-м он себя таковым еще не чувствовал.

159

Симонов К. М. Истории тяжелая вода. М., 2005, с. 303.

Несколько недель в начале осени 1930-го в своем кругу «сталинцы» снова обсуждали будущую рокировку в Совнаркоме. 22 сентября сам Сталин предложил Молотову возглавить правительство СССР, заодно упразднив пресловутое совещание замов. А также попросил обсудить этот вопрос в кругу товарищей. Товарищи стали один за другим отписываться патрону. С отставкой Рыкова согласились все. Но с оттенками. Ворошилов писал: «Я, Микоян, Молотов, Каганович и отчасти Куйбышев считаем, что самым лучшим выходом из положения было бы унифицирование руководства. Хорошо было бы сесть тебе в СНК и по-настоящему, как ты умеешь, взяться за руководство всей страной».

Еще хитрее оказалось послание Кагановича, который сначала отметил: «Из уст партийцев зачастую можно услышать примерно такое: „Вот бы поставить Сталина, это было бы по-настоящему“», а потом, предвидя сомнения вождя, заключил: «не сузит ли это решение размаха Вашей работы в частности по коминтерновской линии и, во-вторых, во внутрипартийной жизни… Детальные вопросы хозяйства могут даже отвлечь от обозрения всего поля боя». Именно поэтому Каганович согласился с кандидатурой Молотова. Ему вторил Орджоникидзе: «Конечно, вместо Рыкова надо посадить Молотова».

Сам Молотов в ответном письме объявил себя недостойным такого высокого поста — но это, возможно, было данью этикету. 7 октября шестерка единомышленников Сталина из Политбюро (Молотов, Ворошилов, Каганович, Куйбышев, Микоян, Орджоникидзе) собралась на заседание на Старой площади. Отставку Рыкова они рассматривали как вопрос предрешенный. Орджоникидзе в письме Сталину так рассказывал об этой встрече: Молотов «выражал сомнения, насколько он будет авторитетен для нашего брата и, в частности, для Рудзутака (заместителя председателя СНК СССР — прим. А. З.), но это, конечно, чепуха». Да, в сталинском окружении многих сановитых управленцев к тому времени уже негласно считали людьми прошлого, непригодными для новых задач.

Казалось бы, все ясно, вопрос почти решен. И все-таки Сталин снова тянул с рыковской рокировкой. Генсек понимал, насколько это серьезный шаг, — и прорабатывал его основательно.

Кроме кандидатур Молотова и (в гораздо меньшей степени) Рудзутака, он мог всерьез задумываться и о фигуре Орджоникидзе, который здорово ему помог в боях с правой оппозицией в 1929–1930-м и рвался руководить индустриальным строительством. Но, с одной стороны, перед Сталиным вставал все тот же национальный вопрос. Два грузина-усача (внешне — особенно на плакатах — они выглядели, как родные братья) во главе государства — это перебор. С другой стороны, темпераментный, самолюбивый Серго, при всей его склонности к форсированной индустриализации, на резких поворотах мог стать неуправляемым, мог стать противником резкой смены правящей элиты.

Рыков догадывался о готовящейся отставке. Бороться за власть он, разумеется, не стал: по всем расчетам, бессмысленное дело. Реже стал появляться в Совнаркоме, совершенно не проводил совещаний с политическим оттенком. Сдался?

Наконец 29 сентября очередной Пленум ЦК был официально назначен на 5 декабря. Снова — без спешки. За это время Сталин и его соратники сделали несколько осторожных, но атакующих шахматных ходов «против Рыкова». Так, на объединенном заседании Политбюро и Президиума ЦКК 4 ноября, при рассмотрении дела Сырцова и Ломинадзе, прозвучали серьезные намеки об их связях с Рыковым. На повестку дня пленума вынесли несколько деликатных экономических вопросов — например, отчет Наркомата снабжения о снабжении мясом и овощами, который мог обернуться критикой и лично Рыкова, и работы Совнаркома в целом. Несколько отставок в Госплане, ВСНХ и наркоматах тоже входили в программу подготовки смещения главы правительства, который, казалось, занимал этот пост целую вечность.