Три жизни Алексея Рыкова. Беллетризованная биография
Шрифт:
Сталин, внимательно следивший за общественным мнением, это вполне осознавал — и постарался противопоставить идеям правых более эффектную политику, с рекордными перелетами таких асов, как Валерий Чкалов и Михаил Громов, с покорением Арктики в исполнении Отто Шмидта и Ивана Папанина, с рекордами стахановцев, строительством Московского метрополитена и эффектными кинофильмами. Это были сильные ходы, заслонившие предыдущее десятилетие. Как и парадная неоклассицистическая архитектура заслонила самобытный, замечательный, но скромный конструктивизм рыковского времени. Культуролог Паперный считает этот процесс сменой культуры Один на культуру Два [163] . Что ж, можно и так сказать. Хотя право на признание имеют оба стиля.
163
См.: Паперный В. З.
О том, как восприняли отставку Рыкова в мире, можно судить по статье «Рыков в немилости» в «Эко де Пари» — в которой автор, французский журналист Андре Жеро, часто писавший под псевдонимом Пертинакс, демонстрирует недурное знание советской повестки дня: «Отстранение Рыкова от дел завершает победу Сталина. Ныне Сталин, укрепившийся окончательно в секретариате коммунистической партии, столь же всемогущ, как покойный Ленин. В 1927–1928 гг. Сталину пришлось защищаться против левой оппозиции Троцкого, Зиновьева, Каменева, Радека, Раковского. Сегодня, в сущности говоря, присвоив крайнюю программу левых, Сталин направляет удар против правых. После Бухарина и Томского дошла очередь и до Рыкова. Поражение Рыкова произошло на XVI съезде коммунистической партии, когда он и его сотоварищи, чтобы спасти себя, публично унизительно каялись в своих грехах. Однако ненависть Сталина не смягчилась, ибо если левая оппозиция представляла всего лишь главный штаб без армии, то правые — Рыков и др., считаются вдохновителями противодействия проведению пятилетнего плана. Правая оппозиция утверждала, что аграрная политика пятилетнего плана, требующая организации совхозов и колхозов, приведет к разорению» [164] .
164
АВП РФ. Ф. 0136. Oп. 14. П. 140. Д. 593. Л. 89.
Да, это — один из вполне вероятных подтекстов истории.
Глава 14. Почтмейстер рыков
1. Через раскаяния
Из председателей Совнаркома Рыков стал наркомом СССР. С царских времен он отвык от таких унижений — и рядовые коммунисты, и спецы привыкли считать Алексея Ивановича почти всесильным. Перестроиться к новому положению было трудновато до тошноты. Рыков сник — многим казалось, что навсегда.
Вызывают доверие поздние воспоминания Михаила Смиртюкова, пришедшего тогда в аппарат правительства референтом и работавшего до горбачевских времен: «Когда его (Рыкова — прим. А. З.) назначили наркомом почт и телеграфов, я слушал его речь. Он выступал с лекцией в здании на Мясницкой, в котором позднее находилось Министерство торговли. Оратор он, прямо скажем, был так себе. Говорил часа два, немного заикаясь. Все выступление я уже не помню, но в памяти отложилось, что он главным образом говорил о своих ошибках в работе, о неправильных политических взглядах и каялся» [165] . На новом посту он действительно нередко с преувеличенным пафосом (при этом без видимого вдохновения) одобрял политику партии. Но таких ораторов тогда хватало с гаком. Быть может, Сталину льстило, что о нем столь высокопарно рассуждает старейший большевик, который славился ершистым нравом и склонностью к дискуссиям. О Ленине Рыков всегда говорил гораздо сдержаннее. Но Сталин хорошо понимал, что это вынужденная риторика. Что Рыков, сохраняя статус наркома, все еще надеется шагнуть повыше и подает знаки, что он «свой», проверенный работник, покаявшийся в метаниях… Практика показывает, что управленцы рыковского поколения, попавшие в немилость, в 1930-е уже не имели шансов на новый взлет. Но Рыков знать об этом не мог.
165
«Ленин боролся с дефицитом времени изо всех сил». Коммерсант. 22.08.11. https://www.kommersant.ru/doc/1752477?themeID=1215
Здание Центрального Телеграфа. 1920-е годы
Была ли депрессия Рыкова, которую зафиксировал молодой Смиртюков, долгой? В тот раз хватило нескольких недель. Постепенно Алексей Иванович все-таки взял в руки и себя, и погрузился в проблемы наркомата, работая под руководством Молотова, своего давнего критика, с которым старался встречаться
В прежние годы он и жил, и работал в Кремле, регулярно выезжая также в различные наркоматы и в ЦК — на Старую площадь. Теперь кабинет Рыкова располагался в самом приметном новом доме на Тверской, еще не переименованной в улицу Горького. Это — построенный в 1927 году и только что обустроенный Телеграф, творение инженера и архитектора Ивана Рерберга. Рыков курировал строительство этого крупнейшего московского объекта 1920-х, выполненного в уникальном стиле — с сочетанием модерна и конструктивизма. Он знал там каждый уголок. Монументальное, гармоничное здание с мощной угловой башней называли «механизированным дворцом связи». В праздничные дни именно здание Телеграфа традиционно становилось кульминацией городского иллюминационного театра под открытым небом. Его щедро украшали портретами членов Политбюро, красными полотнищами, советской символикой. С каждым годом портретов Сталина становилось все больше — власть все острее нуждалась в персонификации. Почти каждое утро Рыков приезжал туда на автомобиле (разумеется, с личным водителем) и, поздоровавшись с помощниками, начинал беспокойный рабочий день.
Письмо Рыкова и Томского Сталину о своей поддержке генеральной линии партии. 1 декабря 1932 год [РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 171. Д. 195. Л. 148, 149]
Ему иногда подавали лучи надежды: Рыков оживился, он отчасти поверил, что еще сумеет получить достойную работу, вернется в политику, вернется в партийную жизнь. Он был готов и к новым компромиссам. Продолжались ли в это время контакты Рыкова с оппозиционерами? Он сознательно старался не вызывать подозрений во «фракционной активности» и как можно реже общаться с Бухариным и ему подобными товарищами. Их низвергли глубже, чем Рыкова.
Все это было до взлета Николая Ежова, который сразу сделал ставку на борьбу с уклонистами всех мастей и времен, связав их в единый подпольный троцкистский фронт.
Для Рыкова изведать на собственной шее падение после взлетов оказалось делом психологически невыносимым. Но Рыков в свои последние, наркомовские, годы боролся за жизнь, старался избежать «петли». Он сохранял остатки своего волжского жизнелюбия и даже, как и другие наркомы, проводил политику омоложения в своем ведомстве, менял кадры по всей стране. Но среди близких не скрывал, что «наркомовская» ссылка его огорчает. Рыков говорил домашним с грустной иронией: «Ну вот, теперь я — главный почтмейстер». Эта «крамольная» фраза попадет и в будущие следственные показания против Рыкова…
Ушел ли он тогда «из политической борьбы»? В первые месяцы после отставки с поста предсовнаркома бороться с оппонентами ему мешала депрессия. Позже — осознание бессмысленности этой борьбы. С признанными правымион начиная с 1931 года встречался крайне редко, за несколько лет — два-три раза. Рыков понимал, что такие встречи могут дискредитировать его, а местом наркома все-таки дорожил. Да, мог ворчать на власть в узком кругу, отмечать ошибки руководства, на которые он указывал еще два-три года назад. Не более.
2. Нарком связи
В первые месяцы руководства наркоматом Рыков, как и в юности, проявил себя грандом самообразования. Он доставил домой целую машину специальной литературы на разных языках и бросился ее изучать. На это ушло несколько недель. Это была не только профессиональная обязанность, но и своеобразная терапия. Погружаясь в неведомый (абсолютно новый для него) мир связи, он отвлекался от политической суеты, которая совершенно загнала отставного предсовнаркома. А заодно — изучал новую для себя отрасль. Не Фенимора Купера же ему было читать? Он понимал, что невозможно за несколько недель и даже месяцев стать профессионалом в новой области. Опытным связистам Рыков открыто говорил: «Я сейчас — как ученик». Но его управленческая хватка вскоре превратила Алексея Ивановича в одного из самых компетентных наркомов. Когда-то он призывал подчиненных к такой самообразовательной работе, теперь должен был самому себе доказать, что все еще способен окунаться в новую отрасль. Так было после 1917-го. Почему бы не повторить «подвиг» через четырнадцать лет? Возникли, конечно, и помехи — и прежде всего возраст, нездоровье, психологическое опустошение, открытая неприязнь председателя Совнаркома Молотова и других самых влиятельных руководителей партии и исполнительной власти.