«Три звезды» миллиардера. Отель для новобрачных
Шрифт:
— Умгу… охо… ага, — мычу нечленораздельно.
— Можно поразборчивее? — он упирается руками в столешницу, и я бормочу поспешно, откашливаясь и всячески изображая простуду.
— Какой кот?
— Черный.
— Марсель?
— Толстый черный кот, — начинает терять терпение Асадов.
— Ах, кот… — хлопаю себя по лбу и утвердительно киваю. — Теперь наш.
— Что значит, теперь? — Асадов возвышается над столом и грозно хмурит брови.
— Нам его оставили, — брякаю первое, что приходит в голову.
— Кто? — спрашивает Асадов, хмурясь еще сильнее. — И когда?
— Постоялица одна. Давно, лет пять назад. Сняла номер, — принимаюсь вдохновенно врать, — а ее срочно вызвали по работе. Она попросила присмотреть за Марселем, и ее задавила машина…
— Что? — даже в полумраке вижу, как сереет его лицо. — Она погибла?
Понимаю, что перегнула палку. Вдруг Асадов захочет положить цветы на мою могилку? Где мне ее брать? Можно, конечно, договориться со сторожем или просто временно наклеить свою фотку на первый попавшийся памятник. Но это уже перебор.
— Сбила, — поправляюсь, — сбила машина, а не задавила. Она пока в больнице была, котик у нас и прижился. Простите, эти глаголы, все перепутались в голове…
— Красивая? — помолчав, спрашивает Артем.
— Машина? Откуда я знаю, — пожимаю плечами. — Я не видела.
— Девушка! — рявкает Артем, и я вытягиваюсь в кресле. — Девушка красивая?
— Ну… так… — тяну, неожиданно засмущавшись, — может быть…
— Как ее звали? Не Алена?
— Алена… — шепчу и изумленно моргаю, когда он опускается в кресло возле стола и прикрывает глаза рукой.
Он все-таки помнит?
Молчу, шокировано глядя на Асадова, и хоть в кабинете тепло, до самой глубины пробирает мелкая, лихорадочная дрожь.
Артем сейчас так близко, на расстоянии вытянутой руки. В последний раз это было почти шесть лет назад, только тогда мы были в его кабинете. В его огромном роскошном офисе, откуда город был виден как на ладони.
Тогда я была глупой, по уши влюбленной девчонкой, а он смотрел на меня как на досадную оплошность. Он так старательно готовился отомстить, а я оказалась не тем оружием.
Холостой выстрел, который не попал в цель.
Хм. Ну или попал, но совсем не туда, куда Асадов целился. Результат оказался нежданным для нас обоих. А для него до сих пор неизвестным.
— Она больше не появлялась, эта девушка? — глухой голос вызывает новую волну дрожи. Так не говорят о людях, которые безразличны.
— Нет, — отвечаю сипло.
— И вы не знаете, что с ней?
— Не знаю, — я едва дышу. Мы снова замолкаем, но тишина становится невыносимой, и я набираюсь смелости: — Вы были знакомы?
Артем поднимает голову.
— С Аленой?
«Нет, блин, с Марселем!»
— Да, я… Я знал эту девушку. Недолго, но знал.
Убиться веником! Он меня всего лишь «знал»!
Мысленно себя корю и даже головой качаю. Нельзя быть такой неблагодарной. Мне следует утешиться тем, что Асадов так обтекаемо и тактично выразился. Знал бы он, какой багаж «знаний» остался у меня после, наверняка употребил бы другое выражение.
— У вас бывали в жизни моменты, о которых хочется забыть навсегда? — тем временем негромко продолжает Артем, и я невольно поддаюсь магии его голоса. Низкого, приятного, с очень притягательной хрипотцой. — Похоронить в памяти, потому что они тянут за собой целый шлейф других воспоминаний. Неприятных, иногда даже мерзких. Они напоминают о собственных проступках. О собственной грязи и низости. Поэтому о них стараешься забыть, убеждаешь себя, что это прошлое. И потом это прошлое настигает тебя в самый неожиданный момент.
С головой накрывает обида, такое ощущение, что я сейчас захлебнусь.
Вон оно что. Пока я растила наших с ним детей, он как мог боролся за собственную чистоту и непогрешимость. Чертов чистоплюй.
Я бы тоже не отказалась навсегда похоронить воспоминания о том, как легко отдалась малознакомому мужчине. Как позволила использовать себя в качестве орудия мести.
Только я не могу себе этого позволить. У меня перед глазами каждый день мельтешат три очень милых напоминания. И я слишком их люблю, чтобы хоронить воспоминания об их отце. Я все равно ему за них благодарна.
— Сожалею, что мой кот вынудил вас вновь пережить те неприятные минуты, — говорю все так же сипло, теперь уже нарочно, — примите мои извинения.
В душе разрастается целый клубок старых и новых чувств и ощущений. Растерянность, сожаление, разочарование. И страх.
Как бы мне раньше ни хотелось, чтобы Асадов узнал о дочках, интуиция подсказывает — нельзя. Кто знает, как он отреагирует. А что, если отберет? Сколько таких случаев описано в прессе, когда богатый влиятельный отец забирает детей у матери под предлогом, что сможет лучше обеспечить их будущее!
Что Асадов сделал, чтобы узнать о дочерях? Он даже не попытался выяснить, вымогала я у него деньги или нет. Сразу обвинил в шантаже и подослал своих эсбэшников, чтобы они закрыли мне рот. Деньги швырнул как подачку, а сам, оказывается, от воспоминаний убегал.
Так что фак тебе, а не дочки, Асадов.
Целых три раза фак.
Я не скажу тебе о них, по крайней мере сейчас. Ты обязательно узнаешь потом, когда они вырастут. И не дождешься, чтобы я по тебе страдала. Это ты будешь страдать, когда увидишь, какими красавицами они выросли.
Будешь волосы на себе рвать от отчаяния.
Мое бурное воображение рисует одну за другой картины моего триумфа: Марьяша, Маргоша и Милаша стоят на подиуме с коронами победительниц конкурса красоты на головах, я рядом с ними сияю и раздуваюсь от гордости, а под подиумом плачет старенький, подслеповатый Асадов.
Можно с палочкой.
Пусть еще будет плешивый, ну или хотя бы начинающий лысеть.
Упиваясь собственной местью, я увлекаюсь и не сразу обращаю внимание, что у Асадова уже прошла минутка угрызения совести, и теперь он с интересом рассматривает мой кабинет.