Триалог 2. Искусство в пространстве эстетического опыта. Книга вторая
Шрифт:
Да вот и чемодан. После «Чемоданов Тульса Люпера» мы совсем по-иному смотрим на него, не правда ли? В нем каждый раз собирается реальная и всегда уникальная инсталляция из вещей, поименованных в Списке, т. е. в концептуальном документе, ушедшем в архив моего желудка, но реализовавшемся в чемоданной инсталляции. Здесь та совокупность вещей, которая будет сопровождать меня в эстетическом путешествии, помогать мне оптимально и с наименьшими вспомогательными усилиями осуществлять его. Поэтому комплектование чемодана и рюкзака (я обычно беру с собой и то, и другое, так как чемодан уходит в багаж и какое-то время мне недоступен, а рюкзачок постоянно со мной – в нем все необходимое на случай, если чемодан затеряется где-то в авиалабиринтах) у меня выливается в целую ритуальную акцию, которая также доставляет немалое удовольствие.
Н. М.: Акцию своеобразного нарциссизма отнюдь не в негативном смысле этого слова. Ведь здесь ты еще и как бы видишь себя уже в том, ином измерении – путешествия. Прикидываешь, как и в чем ты полетишь в самолете, в чем пойдешь в ресторан, театр,
В. Б.: Это очевидно. Ты смотришь на себя в каждой будущей ситуации глазами и своего партнера по путешествию. И здесь, конечно, налицо существенный эстетический момент, а в случае поездки с любимым человеком – и эротико-эстетический. Со времен романтиков, активно путешествовавших по миру именно с эстетическими целями, известно, что романтико-эротические настроения существенно возрастают в эстетическом путешествии. Сам эстетический дух такого путешествия, т. е. устремленность в первую очередь к красоте, усиливает совместные эмоциональные переживания всей гедонистической палитры. Более того, об этом писал еще Блаженный Августин, когда ты наслаждаешься каким-то прекрасным видом не один, но с другом, твои переживания от него существенно возрастают, ибо ты радуешься еще и тому, что твой друг видит его и наслаждается им. Здесь эстетический эффект как бы удваивается.
Н. М.: Да, я хорошо это знаю и по себе, по своим путешествиям. Однако мы так много и, по-моему, по существу говорили об эстетической ауре подготовки к путешествию, что, кажется, забываем о самой его цели. А ведь чемодан, хотя и содержит большой эстетический багаж нашего личного путешествия, все-таки лишь приложение к нему, один из инструментов его оптимальной реализации. Хотя я и утюжу несколько выходных платьев для каждой поездки и не без удовольствия укладываю их в чемодан, они отнюдь не являются самоцелью. Это же очевидно. Еду я в Париж, Вену, Рим или Лиссабон, не говоря уже о морских побережьях, совсем не за тем, чтобы демонстрировать их, а совсем с иной и более возвышенной целью – погрузиться в мир высокого искусства или новых природных ландшафтов. Конечно, в Парижскую, Венскую или Миланскую оперу надо идти в соответствующем случаю наряде, а в горы совсем в иной амуниции, но ведь все это отодвигается на задний план, когда погружаешься в мир мощного и всегда нового эстетического опыта.
В. Б.: Думаю, что излишне здесь с пафосом эстетического неофита восклицать: 0, как Вы правы! Naturlich правы! Между тем чемоданная инсталляция разворачивается в номере отеля в инсталляцию этого пространства, наполняя его частицей нашего дома. Но мы сразу же забываем о ней и, естественно, без промедлений уже бежим вон из прекрасного номера с замечательным видом на Нотр-Дам или Санта-Мария Маджоре (хотя в Москве столько усилий приложили к тому, чтобы эти памятники обязательно оказались у нас под окном – но там был совсем иной этап эстетического опыта, и он уже позади) и несемся в сами эти храмы или музеи. К подлинникам! Чтобы раствориться в них, насладиться ими.
Физически, картографически, географически цель нашего путешествия достигнута, и настало время собственно высшего этапа эстетического опыта, ради которого и предпринималось все путешествие, хотя оно все, подчеркну еще раз, имеет, как мы видим, собственно эстетический характер. Опыт достигает своего апогея, вершится во всей полноте, и мы с его помощью погружаемся в пространство подлинного бытия, забыв обо всем ином и преходящем. А вот описать сейчас, в постпутешественной стадии сущность того, к чему стремились и чего, как правило, достигаем в своем путешествии, увы, практически не удается, что вообще-то характерно для любого собственно эстетического анализа. Самая суть-то того, ради чего и совершается путешествие, принципиально неописуема. Можно более или менее конкретно и убедительно описать все вокруг да около самого эстетического акта, но сам он, увы, неописуем.
Это мы, профессионалы в эстетике, хорошо знаем, и, тем не менее, взыскующий разум всегда все снова и снова пытается проникнуть в эту закрытую от него область (она ведь где-то рядом, практически в нем самом – это его бессознательное, его другое). И мы всеми силами пытаемся помочь ему. Такова природа человеческого сознания. Эстетического в особенности. Хотя и любой другой собственно духовный опыт в своей сущности неописуем. Что вразумительного сказал когда-либо о своем мистическом опыте какой-нибудь подвижник? Или ведущий литургию священник? Ничего, кроме попыток выразить свое восхищение, восторг, радость в эстетической терминологии (красота, прекрасно, возвышенно, наслаждение, сладость, неописуемое сияние и т. п.).
Однако и то, что «вокруг да около», т. е. некий сопутствующий контекст, имеет в данном случае определенное значение для понимания. Возьмем недавний мой опыт последнего уик-энда – Милан. Как я уже упомянул, главной целью поездки был духовно-эстетический опыт посещения базилики св. Амвросия – места, освященного многими христианскими мучениками, самим Амвросием, да и Блаженным Августином, который именно там пришел окончательно к принятию христианства, крестился, а впоследствии очень точно выразил суть (эстетическую!) амвросианского пения. А к этому добавлялось и стремление к чисто эстетическому опыту множества высокохудожественных памятников Милана и доступных окрестностей, начиная с собора, картинных галерей, амвросианской библиотеки, последней «Пьеты» Микеланджело, «Тайной вечери» Леонардо, духа Леонардо в этом городе и кончая знаменитыми Верхнеитальянскими озерами в предгорьях Альп.
Базилика св. Амвросия Медиоланского.
Милан
Св. Виктор.
Мозаика. IV в. Капелла св. Виктора.
Базилика св. Амвросия Медиоланского.
Милан
Св. Амвросий Медиоланский.
Мозаика. V в. Капелла св. Виктора.
Базилика св. Амвросия Медиоланского.
Милан
В фокусе же этого путешествия стояла на этот раз именно Сант-Амброджио (базилика св. Амвросия Медиоланского), которую в первый раз моего посещения Милана с десяток лет назад увидеть не удалось. И вот я в базилике – священном месте для всех христиан. По преданию она была сооружена Амвросием, Медиоланским епископом, в 379–387 гг. на месте дворца, в котором император Константин подписал в 313 году известный Миланский эдикт о веротерпимости, согласно которому христианство было признано одной из государственных религий Римской империи наряду с другими религиями и, соответственно, были прекращены гонения на христиан. Кроме того, здесь же находилось и кладбище христианских мучеников, на котором св. Амвросий обнаружил мощи святых Гервасия и Протасия, покоящиеся сейчас вместе с мощами самого Амвросия в крипте собора и доступные для поклонения. Нынешняя романская базилика – это достроенный и реконструированный в XI в. храм IV века. Так что части стен центрального нефа, апсиды, крипта, полы, капелла св. Виктора IV в. с раннехристианскими мозаиками V в., саркофаг с интересными христианскими рельефами IV в. под более поздней кафедрой помнят еще святых Амвросия и Августина. Да и в своем нынешнем виде одной из древнейших христианских базилик храм производит сильное впечатление, особенно его внутреннее, предельно гармоничное в архитектурном отношении пространство. Я дважды за эту короткую и весьма насыщенную поездку был в храме, так как в первый мой приход был закрыт церковный киоск, в котором я надеялся купить диски с записями амвросианского пения. Оно, как известно, исполняется только здесь, традиция эта восходит ко временам самого Амвросия, и, кажется, она никогда не прерывалась. Во второй раз удалось купить эти диски и еще раз спокойно посидеть в храме, на благо посетителей в нем почти не было, и погрузиться в атмосферу почти что амвросианского времени. Пасмурная погода способствовала этому. Сильные внутренние ощущения и переживания, сопровождавшие это почти медитативное состояние, практически неописуемы. Не хотелось их прерывать.
Интерьер. Базилика св. Амвросия Медиоланского.
Милан
Раннехристианский саркофаг после реставрации. IV в.
Базилика св. Амвросия Медиоланского. Милан
Раннехристианский саркофаг в интерьере. IV в.
Базилика св. Амвросия Медиоланского.
Милан
< image l:href="#"/>Микеланджело Буонарроти.
Пьета Ронданини.
1552–1564.
Художественный музей замка Сфорцеско.
Милан
Конечно, я внимательно изучил и раннехристианские мозаики в капелле св. Виктора, и апсидную средневековую мозаику, которую датируют кто VIII, кто XIII веком. В любом случае она очень интересна в художественном отношении, а датировки – пища искусствоведов, но не эстетического субъекта. Не менее сильные, чем в Сант-Амброджио, переживания, но уже чисто эстетические, я испытал и у Пьеты Ронданини Микеланджело в замке Сфорцеско. Это, как Вы знаете, последняя незаконченная работа великого мастера, из разряда его произведений non finito В оригинале я ее тоже видел впервые. Производит сильное впечатление. Она хорошо экспонируется в этом огромном замке – для нее выгорожено специальное пространство со скамеечкой перед ней. Так что можно и спокойно посидеть, созерцая удивительное творение, и неспешно осмотреть его со всех сторон, что в данном случае особенно важно, так как некоторые ракурсы выявляют, как Вы помните, интересные символические смыслы, которые, возможно, сам скульптор и не имел в виду, ваяя этот образ.