Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль
Шрифт:
Телефон звонит, шум за сценой усиливается. Звон разбитых стекол. Всполохи каких-то огней. Вбегает Секретарь.
Председатель. Что происходит?
Секретарь. Ничего особенного. Обыкновенный народный бунт.
Председатель. Бессмысленный?
Секретарь. И беспощадный.
Председатель. В чем выражается?
Секретарь. Как обычно. Бунтовщики переворачивают машины, бьют витрины, бьют приезжих, грабят магазины.
Председатель. Это хорошо. Значит, мы их не интересуем.
Секретарь. Боюсь,
Председатель. А где же Прокурор?
Секретарь. Он и Защитник присоединились к бунтовщикам и возглавили первую колонну.
Секретарь бежит к выходу.
Председатель. А вы куда же?
Секретарь. Туда же. Надеюсь, еще успею.
Появляются полицейские Горелкин и Юрченко.
Председатель. А вы чего явились? Вы мне не нужны. Ваша роль окончена.
Горелкин. Я очень извиняюсь, но вы арестованы.
Председатель. Я? Арестован? На каком основании?
Горелкин. На основании ордера на арест.
Затемнение.
Сцена десятая
Бард (выходит на сцену, поет, аккомпанируя себе на гитаре).
Течет река, мерцает дно. И шелестит осока. Жизнь наша хлопотная, но Недолгая морока. Вот скоро устье, а потом Впаденье в неизбежность. Но перед тем, как впасть в Ничто, Впаду в любовь и в нежность.Как бы заметив, что он находится на сцене, спохватывается.
Ой, извините. Такая вот привычка, или способ существования. Что бы ни произошло, а я пою свои песенки. А произошло то, чего вы не могли себе даже представить. Еще вчера ситуация казалась настолько безнадежно стабильной, что никто не мог даже вообразить, что то, что случилось, вообще может случиться. Однако, господа, если вам не хватает вашего собственного воображения, то усвойте хотя бы то, что История хоть никого ничему не учит, но пытается. История показывает вам наглядно, что она — непрерывный поток, в котором нет ничего несокрушимого. Незыблемые монолиты превращаются в труху, то, что было наверху, оказывается внизу, могущественные владыки становятся самыми беззащитными и жалкими существами, ищущими спасения и нигде его не находящими. Впрочем, минутку. (Слышен приближающийся звук автомобильной сирены или многих сирен). О, господи, опять это ууу. Я надеялся, что никогда больше не услышу этих ужасных звуков. Я отношусь к той породе людей, которых вежливые люди называют неисправимыми оптимистами, а невежливые, извините, дураками. Каждый раз при смене исполнителей главных ролей я надеюсь, что они будут не такими, как прежние, но они опять играют тот же спектакль в слегка подправленных под себя предлагаемых обстоятельствах.
И повторяется картина, что была в начале спектакля. Звук многих сирен катастрофически нарастает. Свет в зале и на сцене гаснет. Звук сирен смешивается с шуршанием колес, с шумом несущихся с огромной скоростью автомобилей. По сцене слева направо проносятся сине-красные мигалки, в результате чего возникает ощущение, что кортеж автомобилей пересекает
Подоплеков (выдержав паузу). Дальнейшее заседание Трибунала будет проведено в закрытом режиме. Зрителей, не имеющих специального допуска, прошу покинуть помещение. Генералу Горелкину поручаю проследить за порядком.
Белый «Биэмдаблъю»
Действующие лица
Былкин Степан Петрович — чиновник средней руки.
Надежда — его жена.
Клава — его дочь.
Софья Гавриловна — мать Надежды.
Филипп Филипп — жених Клавы по переписке.
Немилов — поэт.
Микола — украинский почти олигарх.
Коблов — важный чиновник.
Володя — помощник Коблова.
Прахов — глава брачного агентства.
Действие первое
Картина первая
Столовая в квартире Былкиных. Овальный стол покрыт скатертью, на нем признаки приготовления к торжественному обеду: тарелки, бокалы, рюмки. У края стола сидит Былкин, тычет пальцем в кнопки калькулятора, вслух подсчитывает расходы. Говорит косноязычно. Фразы часто не договаривает. Подразумеваемые предметы заменяет неопределенными местоимениями.
Былкин. Вино — пять бутылок по восемьсот. Водка — две бутылки по двести. Надо же, на все такие цены! Все сотни, тысячи. А ведь было время, когда бутылка стоила три рубля двенадцать копеек. А пиво — двадцать две копейки. Правда, его нигде не было. Но где было, там стоило двадцать две копейки. С бутылкой! А бутылку можно было сдать, и двенадцать копеек обратно. Значит, само пиво сколько стоило? Вот, посчитайте. Правда, был дефицит. В магазинах хоть шаром покати. Все приходилось доставать. Ботинки, шнурки для ботинок, стиральный порошок, туалетную бумагу — буквально все. И пива в магазины порой неделями не завозили. Зато когда появлялось, побежишь, две авоськи домой притащишь, и такое удовольствие. Особенно если с воблой. Правда, воблы тоже не было. То есть она бывала. Но бывала тогда, когда не было пива. А пиво было тогда, когда не было воблы. Зато если повезло и достал то и другое, это была такая радость… А теперь пиво есть, вобла есть, а радости нет.
В углу комнаты у открытого шкафа стоит Клава в ночной сорочке и в бигудях. Снимает с вешалки платья, одно за другим прикладывает к себе, смотрит в зеркало, разочарованно вздыхает. Они все слишком велики.
Клава (в отчаянии). Ну совершенно нечем прикрыть бренное тело. Какие-то ужасные балахоны! Висят на мне как на палке. И никто даже не замечает, что мне не в чем ходить. При живых родителях существую как сирота, ни внимания, ни помощи ни от кого.