Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль
Шрифт:
Н. Слушайте, так вам, может, лучше вообще отказаться? Тем более если бежать не собираетесь, так зачем ехать?
О. Тщательно не понимаю. Как это — зачем ехать? Сознательность ведь должна быть какая-то! Не только же для себя живем. Освободившимся народам надо помочь. Они же развиваются. Они еще в электричестве не понимают и плюс замыкают на минус. И вообще… Зарплата у меня какая? А там все же сертификатами платят. И на дубленку можно накопить, и даже на «Жигули».
Н. О’кей. «Жигули». У нас тоже один в Узбекистан… нет, в Афганистан… поехал за «Жигулями», а вернулся без головы.
О. Слушайте, я забыл. У меня же и шпроты есть. Я еще в прошлом году достал банку. Вот, хотел сразу съесть, да потом подумал, может, какой торжественный случай будет. Вот, пожалуйста. Подождите, сначала выпьем. (Наливает). Ну вот. За все хорошее. Чтобы и шпроты, и все такое можно было всегда достать.
Чокаются, выпивают, закусывают.
А я все же не пойму, для чего вы-то на эту фикцию согласились? У меня, можно сказать, служебная необходимость, а для чего вам-то?
Н. А просто так. Назло Витьке. Он хоть и пьянь, а задается. Ты, говорит, и мне нужна только время от времени. А другому и вовсе никому не нужна. О’кей, говорю, ты еще увидишь, нужна или не нужна. (Мечтательно.) Теперь колечко в магазине новобрачных по талону куплю, приду к Витьке — видал, скажу, вышла замуж. И не за алкаша какого-нибудь вроде тебя, а за инженера. В Англию едет, за «Жигулями».
О. (скромно). Ну, не в Англию, а в Анголу.
Н. А ему все равно. Он не различает. Он когда набухается, политуру от антифриза не отличит.
О. Я, конечно, в вашу личную жизнь не вмешиваюсь, но все же тщательно не понимаю. На вашем Витьке свет клином не сошелся. Есть много других мужчин.
Н. (недоверчиво). Мужчин? Не встречала. Алкашей полно. Да еще такие, вроде вас, иногда попадаются. Вот вы, чем меня, себя бы лучше спросили. Вам-то зачем эта фикция? Если у вас служебные интересы и к тому же бежать не собираетесь, так и женились бы не фиктивно, а как положено. Семью б завели, детишек. Таких ма-аленьких отсебякинят. Это ж какая радость! Годы-то ваши идут. Сколько вам лет? Пятьдесят?
О. (возмущен). Почему это «пятьдесят»? Откуда пятьдесят? Вы что это, замуж выходите, а даже в паспорт не смотрите? Я еще молодой. Мне только сорок два исполнилось.
Н. Ничего себе молодой. Моему брату сорок один, а у него уже внук есть. Рыжик. И потом, сегодня вам сорок два, а завтра будет восемьдесят.
О. Вы что, смеетесь? Сегодня сорок два, а завтра восемьдесят. Вы арифметику в школе проходили?
Н. Господи, я ж не про арифметику, я про жизнь. Будете старенький, с палочкой будете ходить. В аптеку надо будет сбегать, клизму поставить. Кто побежит? Кто поставит?
О. (сердится). Да что это вы такое говорите? Палочка, клизма. Когда это еще будет? Я еще молод и полон сил. Я двухпудовую гирю четыре раза одной рукой выжимаю.
Н. О’кей. Гирю, четыре раза. А остальное вы можете?
О. Это в каком же смысле?
Н. Ну в каком, в каком! Мужчина должен не только с гирями свою силу показывать.
О. Не понял.
Н. Надо ж, какой непонятливый. В школе арифметику проходил, а на переменах ему ничего не рассказывали. Я имею в виду, как у вас насчет этого дела? Или вы только гири таскать умеете?
О. Я вашей нездоровой развязности не одобряю, но если уж вы так интересуетесь и лезете во все дырки, могу объяснить, что я к женщинам тщательно равнодушен.
Н. Эй, дядя! Так вы гомик!
О. Кто? Комик?
Н. Не комик, а гомик, Я имею в виду гомосек. Надо ж, такой здоровый, лысый, двухпудовую гирю таскает — и гомик. Ой, не могу, принесите воды, умру от смеха!
О. Умрете, и зря, У меня порочных наклонностей нет. У меня была одна дама. Нинелька. Двенадцать лет под ручку ходили, а потом три месяца пожили и разошлись. Вот и все. И с тех пор я ни на какие серьезные отношения не согласен. А насчет того, что вы говорите, насчет этих комиков, так я лично их тщательно осуждаю. Потому что сами отвлекаются и других от общенародных задач отвлекают. Сейчас, как вы знаете, рост коренного населения падает, а азиатского возрастает. Скоро уже все будем косые. А эти ваши комики… от них не то что человек, даже мышь родиться не может. Ну хорошо, если этим занимается какой-нибудь, скажем, творческий человек. Ему, может быть, для вдохновения нужно. Но ведь есть же такие, что он, может быть, даже средней школы не кончил, может, даже закона Ома не знает, а туда же лезет. Как будто он какой-нибудь художник или артист. (Помолчав.) Я, между прочим, и сам был артистом. В заводской самодеятельности Ленина изображал.
Н. Вы? Ленина? Никогда не поверю. Хотя вообще-то похож. Плешь точно такая.
О. Плешь тут ни при чем. Плешь и налепить можно. А главное — уметь изобразить. Во всей простоте и величии. (Неожиданно преображается, вскакивает на стул, говорит быстро, громко и сильно картавя.) «Октябрьская революция, о необходимости которой всегда говорили большевики, свершилась!..»
Н. (смеется до слез, до истерики). Xa-xa-xa! Ой, не могу! Ой, убил! Зарезал!
О. (доволен). Что, похоже?
Н. Жуть как похоже! Как это… социалистическая революция… (Опять смеется.) Ой, не могу! Так, пожалуй, и чокнуться можно! Слушайте, а чего это он так картавил?
О. Ну, мало ли чего! У разных людей бывают всякие дефекты. Речи и всего остального.
Н. А мне говорили, что он был еврей.
О. (поспешно). Не знаю, я политикой не интересуюсь.
Н. О’кей, я тоже не интересуюсь, но мне говорили.
О. Что говорили?
Н. Ну, что еврей.
О. (строго). Кто?
Н. (неуверенно). Ну, этот… ну… Ленин.
О. Я спрашиваю, кто вам это говорил?
Н. Ну, Витька.
О. Я вижу, у вашего Витьки язык слишком длинный. Да за такие разговоры знаете что бывает?