Трибунал : брачная комедия, судебная комедия и водевиль
Шрифт:
О. Теперь вспомнил. Да. (Взрывается, озаренный новой идеей.) Да, но изменять вы мне собираетесь не фиктивно, а самым натуральным и тщательным образом!
Н. О господи! Какой-то кусок придурка попался. Ладно, я пойду.
О. К Витьке?
Н. Да какое вам дело — к Витьке, к Петьке, к Митьке.
О. Не могу позволить. (Загораживает дорогу.)
Н. Слушай, Оттебякин. Ты что, из дурдома выскочил? Пусти!
О. Не только не пущу, а вот еще и дверь запираю. Раз, два оборота, ключ в карман. Вот и все.
Н.
О. Я не Отсобакин, а Отсебякин. Это все-таки разница.
Н. А мне все равно, хоть Отсобакин, хоть Откошкин. Открой — и все.
О. И не подумаю.
Н. О’кей. Тогда я… тогда я… Слушай, Отфедякин, открой, или я из окошка выпрыгну.
О. С шестого этажа? Счастливого полета.
Н. (меняя тон). Слушайте, ну что вы какой чудной, ну откройте. Мне же пора. Что вы из себя дурака строите? Вы же не дурак. Вы человек образованный, артист, Ленина изображаете. (Срывается.) Открой, тебе говорят, а то я кричать буду. (Кричит.) А-а!
О. (смеется). Голосок есть. Ну-ну, давай еще!
Н. А-а! Насилуют!
О. (смеется). Еще громче. Ну покричишь. Ну придет кто-нибудь. Допустим, даже участковый. А я ему брачное свидетельство в зубы. Какое насилие? Смешно даже.
Н. (успокаивается). О’кей. Дайте выпить.
О. С удовольствием. Тут как раз на две рюмки осталось. За что пьем?
Н. Чтоб ты сдох.
О. Некрасиво.
Н. У вас бумага и ручка есть?
О. А зачем?
Н. Заявление писать буду.
О. Не понял. Это какое же заявление? В милицию?
Н. Зачем в милицию? В партком.
О. В партком?
Н. А что? Имею право. Прошу принять меры против мужа моего Отсебякина, который фиктивно женился, чтобы сбежать в Англию и разрушить крепкую советскую семью.
О. Да что вы говорите? Фиктивно женился и крепкая семья. Это же просто чушь.
Н. Вот вы там, в парткоме, и скажете, что чушь.
О. Ну уж это шантаж. Тщательный шантаж. Хорошо. Я не против. Мне эта Ангола и не нужна. Чего мне там делать? Чтоб мне там голову отрезали? От заграницы отказываюсь и завтра же подаю на развод.
Н. О’кей, я согласна.
О. Ну и хорошо.
Н. Хорошо.
О. И я говорю: хорошо.
Н. И я говорю: хорошо. (Помолчав.) А квартиру как, на две комнаты в коммуналке поделим или вы, как благородный человек, полностью уступите брошенной жене?
О, Какая квартира? Это моя квартира!
Н. Нет, Оторвакин, это наша квартира.
О. Надо же, какая наглость! Фиктивно вышла замуж и уже в первый день… Аферистка!
Н. И я же аферистка. Он женился фиктивно, чтобы сбежать, а я аферистка. Да я на тебя не только в партком, я на тебя в органы напишу, я иностранным корреспондентам заявление сделаю.
О. (задыхаясь). На меня… в органы? Иностра… а… а… а…
Н. Вот тебе и а!
О. А… а… (Валится на кровать.)
Н. (оторопев, смотрит на Отсебякина). Эй, вы чего это? Вы опять, что ли, Ленина изображаете? В Мавзолее? Слышишь, Отсебякин, ты это… не надо. Не надо меня пугать. Я мертвяков с детства боюсь. А насчет органов — так это ж я пошутила. Ты ж меня запер, а мне чего делать? Меня Витька ждет. А органы эти, да ну их… Я их сама боюсь. Вставай, Отсебякин, не придуривайся. Чего ты так разволновался? Что мне, квартира твоя нужна? Холодильник или телевизор, допустим? Ну, даже если он и цветной, чего я по нему не видела? Хлеборобов Кубани, что ли, не видела? Слышишь, Отсебякин, я тебе серьезно говорю, ты вставай, ты меня не пугай. Ты пошутил, я пошутила, а помирать незачем. Ты еще молодой, хотя и лысый. И тебе надо после себя еще хотя б одного Отсебякина оставить. А насчет Витьки — так что ж… У нас с ним фактически ничего и нет. Он же пьянь пропащая. Уже вообще ничего, кроме бутылки, не видит. Руки дрожат, ноги дрожат, про остальное и говорить нечего. Слышишь, что ли, эй! Молчит. Видать, помер. Надо же! Только что был живой, а теперь мертвый. Дурак какой! Сам все затеял, и сам же помер. Где ж у него телефон? (Набирает номер.) «Скорая»? Очень срочно. Как «что случилось»? Человек помер! Как это вы к мертвым не ездите? Может, его еще откачать можно. И вообще, я мертвяков от живых не отличаю. Сердце работает ли? О’кей, я послушаю, держитесь у телефона. Вы слышите? Чего-то вроде чикает. А может, это часы чикают на руке. Откуда я знаю? Я не медик и не часовщик. Сколько лет? Да не старый еще. Лысый, правда, как Ленин, но еще в силе. Гири таскает. Да нет, сейчас не таскает, сейчас лежит. Отчебукин фамилия… то есть этот Отчебякин… Отсебякин, точнее. Какой адрес? А откуда я знаю. Знаю только, что в Беляево, а улицу и номер дома не посмотрела. Держитесь у телефона, сейчас я в брачное загляну, там должно быть записано. Где же у него брачное? В кармане, должно быть… (Лезет к Отсебякину в карман.)
О. (очнулся). А? Что? Где я? Кто это?
Н. Это я. Надя.
О. Откуда Надя? Какая Надя?
Н. Жена ваша.
О. А зачем по карманам лазить?
Н. Да ты, Отсебякин, не волнуйся, я только адрес хотела посмотреть, я думала, что ты мертвый. А если ты живой, то адрес и ни к чему. Может, тебе что-нибудь нужно, ты скажи, я все сделаю.
О. (слабым голосом). Пить хочу.
Н. Пить? Сейчас. Минуточку. Ой, про «Скорую»-то забыла. «Скорая», он пить хочет. Да кто хулиганит? Человек пить хочет, а при чем же тут хулиганство? (Бросает трубку.) Дураки какие-то, честное слово. Уже и попить человеку нельзя. Мало того что жрать нечего, так и пить нельзя. (Приносит воду.) Пей, Отсебякин, пей от пуза, вода не курица, она еще пока не дефицит. Ох, как ты меня напугал. Ты что же, сердечник? Так тебе надо не гири, а валидол с собою таскать. У меня Витька тоже сердечник, так у него валидол всегда при себе. Водку пьет, валидолом закусывает. И чего-то там у него расширяется. Тебе еще чего нужно?
О. Нет, спасибо. Мне уже лучше. Я вам за вашу заботу тщательно благодарен.
Н. Ой, что вы! Не за что. Спасибо, что живой остался. А то я мертвяков до ужаса боюсь. А то б еще следствие было. Как умер да почему? А я следователей боюсь еще больше, чем мертвяков. Я когда еще в торговой сети работала, сама чуть под следствие не попала. Потому и ушла. (Пауза.) Ну ладно, пожалуй, пойду.
О. Куда?
Н. К Витьке пойду, куда ж еще?