Трибунал для судьи
Шрифт:
– Мне говорить нечего, – произнес я не для опера, а для Вадима.
– Я поеду следом, – повторил Пащенко. – И обо всем позабочусь.
Значит, Рольфа он берет на себя. У меня немного отлегло. С Вадимом мой барбос не пропадет.
Меня затолкнули в «Волгу», и «мятный мальчик», чью пипиську держала мама в годы «важнячества» Пащенко, подпер меня слева.
Едва машина тронулась с места, в зеркало заднего вида я тут же увидел «Волгу», вынырнувшую из-за угла, и за ее рулем – Вадима, который уже разговаривал с кем-то по телефону, держа около уха трубку «алтая».
– Спортом занимаешься? – спросил Ступицын, развернувшись ко мне с переднего сиденья.
«Грамотно», – отметил я. Умный опер никогда не станет разговаривать
– Настольным бадминтоном.
– Это – как? – улыбнулся капитан и глаза его нехорошо блеснули.
– Каком кверху.
На любого мудрого опера всегда найдется другой. Если сразу нахамить в машине во время такой «обработки», желание задавать бестолковые вопросы пропадает. Чересчур мудрым Ступицына я не считал, поэтому знал, что его злость и неприязнь ко мне победит профессионализм и он отвернется с видом, говорящим мне: «Ну, шути, шути, браток. Сейчас до кабинета доберемся – тебе сразу не до шуток станет…».
До Управления было езды не более десяти минут, если делать скидку на автомобильные пробки и стояние на светофорах. Этого времени мне было вполне достаточно для того, чтобы сделать совершенно четкий для себя вывод. Ничего противозаконного, что могло бы вызвать интерес милиции, тем более – «убойного» отдела, я не совершал и не могу проходить даже в качестве свидетеля. Вспомнил между делом про Енота, подумав, что он мог в конце концов «поплыть» и рассказать следователю, что фальшивую сотенную купюру ему сунул я, но эта версия успеха не имела, так как Енот находился уже «за судом» – во-первых, и, во-вторых, этому дебилу и в голову не придет, что липовая «сотка» могла оказаться в его сумке подобным образом. Но главное – этим никогда бы не заинтересовались опера по линии раскрытия тяжких преступлений. Конечно, я не был чист перед Законом, как слеза протоиерея. В России нет людей, чистых перед Законом – кто-нибудь, когда-нибудь его преступал по разным причинам. Доказательством того служит сейчас «невиновный» Енот. Преступал его и я, но не до такой степени, чтобы он, Закон, на меня обиделся и решил покарать. И не до такой степени, чтобы, глядя в судейское кабинетное зеркало, мне стало стыдно. Есть у меня такое, в кабинете суда. Я его лично протираю каждый день и перед уходом домой смотрюсь. Если не заскребли кошки на душе при виде своего лица, значит, все в порядке. Карать меня, по большому счету, было не за что. Все мои грехи отпустятся в суде Высшем, а не в Верховном.
Машина остановилась напротив гранитного входа в Областное УВД. Краем глаза я успел заметить «Волгу» Пащенко, стоящую в десяти метрах поодаль. Меня, не церемонясь, вытащили за рукав из салона, провели мимо дежурной части и в наручниках, как последнего гада, повели по коридору этажа, где размещался уголовный розыск.
– Надо же, ни разу здесь не был…
Капитан и «мятный» проигнорировали мои слова. Наверное, обиделись, что не удалось меня «лохануть» в машине. А навстречу нам шел Цуканов – самый несостоявшийся из всех несостоявшихся сыщиков криминальной милиции города. Несколько раз мы с ним сталкивались по работе, и во время всех этих «столкновений» я просил его «свалить в сторону и не мешать делу». Как и все ущемленные и ограниченные люди, Цуканов был злопамятен и жесток, как сиамская кошка. Его не выгоняли только по той причине, что он старался работать, не пил на работе, не опаздывал и был аккуратен до тошноты. Однако эти качества никак не сказывались на профессионализме оперативника. Точнее – на отсутствии такового. Бесталанный Цуканов хорошо бы смотрелся на месте контролера билетов в луна-парке, но никак не опером в «самом» Управлении. Кто его туда перевел из «моего» райотдела
– Ваша Честь? – воскликнул он, увидев меня в наручниках, и радости его не было предела. – Я всегда почему-то верил, что увижу вас именно в этом качестве! Допрыгались?
Чтобы была понятна его радость, стоит объяснить причины ее возникновения. Это был один из тех бесталанных оперативников, который после задержания по подозрению в совершении преступления какого-нибудь жулика, не мог ему за три часа ничего доказать. Тогда он бежал в суд договариваться с судьями. Мол, задержанный – опасный человек, и нужно время, чтобы его «расколоть». А сейчас, понимаете, времени не хватает. Не могли бы Вы, Ваша Честь, подарестовать его суток на пять-десять? Мол, пьяный на дороге валялся, матерился, оскорблял человеческое достоинство, а? За мелкое хулиганство, одним словом? А документики с липовыми свидетелями мы сейчас поднесем! Сей момент! После того, как он дважды культурно выставлялся мною из кабинета, его озарила светлая мысль. «Надо дать», – решил он, и в третий раз пришел ко мне с пакетом, в котором была завернута либо граната, либо огнетушитель. Через секунду я догадался, что «дешевка» пришел ко мне со взяткой в виде бутылки какого-то пойла. Когда я вызвал судебного пристава и попросил выкинуть этого – в полном смысле слова – мусора вон, он что-то шептал о том, что «все вы берете, чем же я хуже»? Логики в этой фразе я не поймал, как ни старался. То ли я негож для получения взятки, то ли он рылом не вышел для ее дачи.
– Зато ты, как я вижу, стабилен, как лом. Седьмой год в лейтенантах ходишь. Не стыдно, карьерист?
– Пошли, пошли, – толкнул меня в спину капитан.
– А как насчет того, чтобы меня оформить в дежурной части? Через три часа, капитан, мой срок истечет и мне будет пора домой. Адвокат в пути. Он будет очень расстроен, что в дежурной части моя фамилия не значится и не проставлено время доставления. Я знаю адвоката, которого транспортный прокурор покличет, он ненормальный. Все процессы мне в суде разваливает. Сразу в прокуратуру жалоба полетит…
– А вас никто не задерживал, – возразил капитан Ступицын. – Вас пригласили для беседы.
– Правда? Тогда очень быстро дай команду этому юноше, чтобы он с меня снял наручники. А после этого я пойду выписывать пропуск. Для беседы.
– Хочешь по Закону? – угрожающе поинтересовался капитан, не понимая, что таким вопросом ставит под сомнение все свои предыдущие действия. Спросил, и сам же ответил: – Хорошо, будет по Закону. Челпанов, отведи гражданина в дежурную часть и зарегистрируй.
– А что отметить в графе «причины доставления»? – промычал «мятный».
– Для установления личности, – секунду подумав, ответил Ступицын.
– Смешно, – возразил я. – Когда я буду жаловаться в суд на ваши незаконные действия, на столе у судьи будет лежать протокол моего личного досмотра. А у меня с собой удостоверение судьи федерального суда.
– Тогда оформи Его Честь «по подозрению в совершении преступления»! – Капитан посмотрел на меня, как на гадюку.
– Как у вас все быстро! – своим ответом Ступицын заставил меня грустно усмехнуться.
Меня забавлял не сам процесс изначально обреченной на провал процедуры моего задержания, а предвкушение того, что сейчас будет происходить в дежурной части. Нормальный дежурный по УВД сейчас просто откажется ко мне прикасаться, не то что водворять в камеру. А ненормальный начнет досмотр, и это на вполне законных основаниях позволит мне превратить трагедию в фарс. Оформляя меня, помощник оперативного дежурного начнет мой личный досмотр и…
Они оба повели меня в дежурку. Там записали данные, и помощник, приказав мне встать и приподнять руки, принялся хлопать меня по карманам. Естественно, первое, на что он наткнулся, было не разрешение на ношение оружия, а непосредственно само оружие. Обалдевший старшина вынул из моей кобуры Макарова, на котором красной краской, естественно, не написано, «ГАЗОВЫЙ» и, не обращая внимания на табели о рангах, заорал на Ступицына: