Трибунал для судьи
Шрифт:
– Вот тебе и рассказ жены Шилкова! Вот тебе и рассказ жены Вити Гурова! Вот тебе и наши догадки относительно разбившейся кружки старшины! А все потому, что мозги укладываются в шаблонный цикл, в пространстве которого невозможно мыслить перспективно! Можно было и раньше догадаться, что опер никогда не носит формы, а на улице перед питомником – темно! А что покажет экспертиза? «Смерть наступила в период с 23.30 до 24.00»! Хрен она когда точное время выдаст! А почему – в 24.00? Да потому что эксперту уже известно, что проверяющий обнаружил труп в 24.00, когда приехал в питомник! Глупо после этого писать, что смерть наступила
Закашлявшись, он ушел в ванную и кричал уже оттуда:
– А пуля-то из револьвера мудака, которого ты завалил во дворе дома Гурова-младшего! Все укладывается в схему, кроме одного! Выпадает главный подозреваемый! За эти дни «засветились» уже все, кто мог! А главный подозреваемый – нет.
Он вошел в комнату, вытирая лицо полотенцем.
– Слушай, Струге, может, у тебя болезнь какая? Только течение болезни какое-то странное. Что ни скажешь – вроде верно. Начинаешь отрабатывать – прокол. Ты ведь страшные вещи сейчас предполагаешь.
– Их не нужно предполагать, Вадим. Они происходят на наших глазах. Я видел жену Шилкова. Не хочу, чтобы так выглядела моя Саша.
Все очень просто. Догадка, которая меня обожгла, должна была прийти гораздо раньше. Пащенко прав – иногда мозги, вместо того чтобы мыслить нестандартно, начинают укладываться в определенную схему, от которой трудно отойти. Шилков не знал Ступицына. Ни в лицо, ни понаслышке. Ступицын – оперативник, а опер никогда не надевает форму. Снаружи питомник практически не освещается. Мог ли Шилков выйти навстречу незнакомцу в гражданской одежде, как к своему знакомому?! Да мы же об этом говорили – НЕТ! Часы показывают приближение проверки. И подъехал именно человек в форме сотрудника милиции! Поэтому Шилков и вышел навстречу с кружкой чая в руке. И получил пулю в лоб. А потом некто прошмонал клетки в поисках Рольфа. Он очень хорошо знал, в какой именно находится Рольф. Он проверил пустую клетку и оставил ее открытой, хотя я хорошо помню, что закрывал ее на щеколду. Вот и всплыли в моей памяти слова Варфоломеева о том, что моим Рольфом интересуются крупные фигуры из ГУВД.
А что в его понимании – «крупные фигуры»? Вот для меня, например, Савинов – не фигура, а никто. А для Варфоломеева? Я снял трубку, полминуты просидел, прижав ее ко лбу и вспоминая номер. Вспомнив, набрал. Петька был дома. После коротких и необходимых «как дела?» – «все нормально» я спросил:
– Петя, кто интересовался Рольфом, когда тот проживал в питомнике? Назови фамилию. Ты же знаешь, я – могила.
– Савинов. Кадровик. Он тоже «немцами» болеет. А от Рольфа чуть с ума не сошел. Продай, говорит, за любые деньги.
– Спасибо. Созвонимся. – Я положил трубку.
Что, догадка стала приобретать реальные формы?
– Савинов? – уточнил Пащенко. Получив утвердительный ответ, он снова откинулся на диван. – Ничего не понимаю. Вроде все сходится, а если начать вникать – полный бардак. Помнишь, ты меня с Гуроном из-за имени перепутал? Тоже ведь все правильно было, логично, хоть и не верилось. А когда Струге подумал как следует – все изменилось к лучшему. Я знаю Савинова. Это канцелярская крыса, какую свет не видывал. Натура у него гнилая, конечно, но я не верю, чтобы он был связан с Гуроном, Ступицыным и тем более с Виолеттой Штефаниц. Взяток он не берет не по убеждениям, а из-за трусости. Но – не берет же! И потом,
Я уже сам не знал, что «так», а что «не так». Савинов сообщил об обнаружении трупа милиционера в 24.05, то есть в момент проверки. Но это не время факта смерти Шилкова. Он умер раньше, это дураку понятно. Ступицын приехал в половине первого. Живет он неподалеку от питомника, поэтому полчаса – как раз тот срок, который нужен для того, чтобы встать с постели, умыться и приехать на место происшествия. Но ни у одного, ни у второго нет алиби на промежуток времени с 23.30 до 24.05! Но на этих основаниях можно подозревать кого угодно. У Пащенко тоже алиби нет! И у Пермякова! И у Земцова нет.
Уже в который раз я стал прокручивать в голове ретроспективу той ночи.
Я забираю Рольфа, прощаюсь с Шилковым.
Потом возвращаюсь, чтобы позвонить Пащенко.
У Шилкова в руке полная кружка дымящегося чая.
Сажаю Рольфа в джип и отъезжаю…
Все. Потом я сворачиваю с основной дороги в переулок, чтобы случайно не столкнуться с теми, кто будет ехать мне навстречу. Бросаю джип, как теперь видно, не зря я не волновался за его угон, и прибываю с Рольфом к Пащенко.
Давай, вспоминай снова! Каждую деталь, каждую мелочь! Что я мог упустить?
На десятой или двадцатой по счету «прокрутке» я едва не вскрикнул – «МЕНТЫ НА ДОРОГЕ»! Когда я уезжал из питомника, меня едва не остановил ночной патруль! «Светанув» удостоверением, я проехал, не останавливаясь…
– Вадим! Ты можешь узнать фамилии сотрудников роты ДПС, которые обслуживали район питомника в ночь убийства Шилкова?!
Через пять минут мы разглядывали листок бумаги, на котором убористым почерком прокурора были написаны две фамилии.
«Чертанов, Верясов».
А перед этим Пащенко солидным голосом произнес в трубку:
– Пусть они к четырнадцати часам подъедут в транспортную прокуратуру и зайдут к прокурору. Нет, ничего страшного… Нужно задать им пару вопросов… Поехали в прокуратуру!
Последнее – уже мне, и голос был не солидный, а заговорщический. Пащенко почуял дичь.
Два сержанта, один – старший, второй – младший. Они переминались с ноги на ногу, не понимая, зачем понадобились транспортному прокурору. За дверью секретарь Пащенко Мила готовила кофе и бутерброды. Мне мой секретарь сандвичи не делает. Сгорю от стыда, если она сделает это даже по собственной инициативе.
Окинув их взглядом, я понял, что командир роты ДПС, просматривая по просьбе Пащенко график, не ошибся. Младший сержант – это тот, что вышел мне навстречу, когда я на бандитском джипе увозил из питомника Рольфа.
– Вы хорошо помните ту ночь, когда в питомнике убили старшину милиции? – спросил я.
Ночных дежурств у этих сержантов были сотни, поэтому они морщили лбы и напрягались. Милые парнишки, изо всех сил старающиеся помочь прокурору и незнакомому дядьке. Видя их напряжение, я назвал число. Напряжение спало.