Тридцать дней
Шрифт:
— Отпустил бы, — ответил Вечный.
— И я бы сама вскоре попросилась назад, да?
— Да.
— Зачем ты создал меня?
Вайторис промолчал. Он осторожно приподнял меня, накрыл ладонью затылок…
— Прости меня, Игнис, — сказал Господин, рассматривая ладонь, которую только что прижимал к моей голове, ладонь была в крови. — Я не хотел причинять тебе боль, но твоя ложь разозлила меня.
Боль оставляла меня медленно и неохотно. Она цеплялась когтями, пыталась держаться клыками, вгрызаясь в плоть, но отступала, покорная воле моего Господина. Я шумно выдохнула и прижалась лбом к плечу Вайториса. Кости вставали на место, срастались, исчезали трещины, полученные от удара. Не думала, что в этом месте всё может быть настолько реальным.
— Реальность — то, во что ты веришь, Игнис. — Он обнял меня за плечи, и я ощутила легкий поцелуй в макушку. Вскинула голову и встретилась с Вечным взглядом.
— Почему у меня никогда не было друзей? — вопрос стал неожиданным даже для меня самой. Никогда не страдала из-за того, что у меня был лишь мой Хозяин, но почему-то сейчас меня взволновал этот вопрос.
— Зачем тебе друзья? — Господин сдул прядку волос с моего лба. — У тебя есть я, этого достаточно.
— А питомца? Почему у меня никогда не было питомца?
— Ты не можешь делить себя между мной и кем-то еще. Питомец — это привязанность. Вся твоя привязанность принадлежит мне одному.
Я опустила голову, закусила губу, пытаясь удержать рвущиеся с языка слова, но все-таки решилась и выпалила:
— Зачем тебе другие любовницы? Почему ты делишь себя между всеми нами? Разве я так плоха на ложе, что ты ищешь утешения в чужих объятьях?
Вайторис вдруг улыбнулся и мягко сжал пальцами мой подбородок.
— Плоха? — переспросил он. — Ты лучшая во всем, мое пламя. Ты первая среди всех, кто мне служит. Разве я не доказал тебе этого? Кто, кроме тебя вхож в мои покои? Кто делит со мной ложе еженощно? С того дня, как твое девство окрасило кровью простынь, ты уже не покидаешь моей постели. Ты — мой глас в человеческих землях. Ты — мой карающий клинок, ты — моя воля, мой гнев, моя пощада и возмездие. Ты стоишь над всеми. Первая и единственная. Разве же мало тебе всего этого?
— Первая, но не единственная, — невесело усмехнулась я, мотнула головой и освободилась от хватки Вайториса. После поднялась в полный рост, теперь я смотрела сверху вниз. — Первая, но одна из многих. Подле тебя, но в твоей тени.
На дне бездны затеплился первый огонек. Пугающий знак, но я отмахнулась от него, неожиданно вспомнив, кем он был для меня когда-то. Моя первая любовь, робкая, но всепоглощающая. Я готова была на всё, чтобы заслужить его похвалу и улыбку, редко касавшуюся глаз. Пятьдесят лет щенячьей преданности и безнадежной любви.
Он всегда держал меня обособленно от всех. Покои рядом с его покоями, совместные трапезы, редкие прогулки, вечерние посиделки и долгие беседы, когда мой Господин открывал передо мной свой мир. Его ласкающие прикосновения, больше напоминающие отцовские. Погладил по волосам, поддел пальцем кончик носа. Журил за ошибки, хвалил за победы, воспитывал, приручал, учил повиновению, жестко гася мои вспышки еще не угасших чувств и эмоций. И наказания тогда были мягкими. Лишил вечерней беседы, запретил покидать свою комнату, завтрак в одиночестве. Но этого хватало для того, чтобы я «виляла хвостом» при следующей встрече, чтобы загладить вину и вернуть себе его внимание.
А потом была ТА ночь, когда я впервые познала своего единственного мужчину — моего Господина. О-о, в ту ночь он был нежен со мной. Никакой огненной страсти. Каждое касание, как ласковое дуновение летнего ветерка, каждый поцелуй, как вкуснейшая сладость. Неспешно, со смаком и удовольствием он будил мою чувственность. Изводил ласками, заставлял парить над землей, стонать до изнеможения, бесконечно произнося его имя. И лишь насытившись моим наслаждением, он позволил мне ощутить на себе тяжесть его тела. А когда возбужденная плоть Вайториса уничтожила то, что еще оставалось у меня от прежней человеческой жизни, я окончательно растворилась в своем Хозяине.
Но прошло еще немного времени, и я увидела… Мой обожаемый Вайтор совокуплялся с какой-то рыжеволосой бабой на полу в тронном зале, куда я вбежала, чтобы рассказать о своем очередном успехе. Она стояла на четвереньках, подвывая от наслаждения, а Вечный ожесточенно вбивал в нее член. Я потрясенно смотрела на груди рыжей, содрогавшиеся от каждого нового резкого толчка, и почему-то именно эти груди ярче всего запомнились мне после всех событий того дня. Даже приказ Господина, отданный ледяным тоном:
— Игнис, уйди, — так не потряс меня, как два подрагивающих мешочка плоти, увенчанные ровозыми сосками.
Осознание, что я всего лишь одна из многих, стало самым сильным потрясением тех лет, и первым шагом к новой Игнис. Он лепил меня так, как считал нужным, и я, пережив и привыкнув, перестала обращать внимание на любовниц Вайториса. Мне стало на них попросту наплевать.
— Потому что ты другая. Ты не такая, как все, мое пламя.
Я вскинула взгляд на Вайториса.
— Но зачем они тебе?
— А зачем тебе понадобился этот водник? Зачем были нужны другие твои игрушки? — с едва уловимой насмешкой спросил меня Вечный. — У каждого свои забавы и развлечения, так? Ты пьешь вкус чужих страданий, а я…
— А ты наслаждения, — осознала я.
Ну, конечно! Если он помог пробудиться скрытому крови, а во мне его кровь, то…
— Я обладаю тем же, чем и ты, Игнис.
Странно, почему за несколько столетий я ни разу не думала об этом? Почему всегда воспринимала, как должное?
— Потому что тебе не нужно было думать об этом. Для тебя это и было должным. Твой привычный уклад, устоявшийся мир. Уютная скорлупа, из которой не приходилось высовывать нос. И за то, что этот мир дал трещину, я тоже накажу Аквея. Я признал его виновным и приговорил к смерти. Но теперь я не доверю этого никому. Скайрен Аквей мой личный должник.
— Скай…
— Скай?
Я поперхнулась, сообразив, что назвала Аквея по имени… не просто по имени!
— С-с-кай?!
Он в одно мгновение оказался рядом, и огонь взревел с необузданной силой. Бездна в глазах Вечного окончательно заполнилась пламенем, черты лица стали жестче. На меня смотрел оскалившийся хищник, вселяя в душу животный ужас своей яростью. Великая Тьма! Таким взбешенным он не был даже после того, как застал меня едва ли не на члене водника.