Тридцать дней
Шрифт:
— Мы, дети наших Отца и Матери, боимся, что Изначальная увидит непочтение среди детей своих, встретивших ее угрозами и оружием, — это явно относилось к элдру Быстрокрылому. — Сердца наши полны раскаяния, а слезы, словно горькая отрава жгут глаза, и от того не смеем мы с восторгом взирать на наша Мать. Дозволь показать, о ясноокая, сколь велико раскаяние в душах наших.
Хотелось закатить глаза, но я величественно шагнула на носилки, осчастливив айров своим благоволением. Конструкция эта казалась мне ненадежной, более всего напоминая грубо сколоченный стул и спешно приделанные к нему палки, что, скорей всего, и было правдой. Оставалось надеяться, что меня не ждет падение с высоты полетов айров, но, назвавшись богиней, нужно оставаться ею до конца, и я осталась.
Усевшись на стул, я милостиво кивнула и устремила взгляд перед собой. Не знаю, как должны вести себя богини, но мне было на кого равняться, я рядом с ним восемьсот с лишним лет прожила. Не помню, как им он был в остальные четыреста, но четыреста последних лет вполне себе походил, если не на бога, то на властелина всего мира точно. Хоть какая-то польза от Вечного…
Стоило мне застыть изваянием, как к носилкам приблизились восемь айров. Они опустились на одно колено, берясь за палки, прикрепленные к стулу, затем дружно распрямились, поднимая меня, а после, расправив крылья, взмыли вверх, унося меня из поселения летунов. За носилками поднялись воины. Они разделились, как только носилки оказались высоко в небе, где холодный ветер выбивал слезы из глаз. Одни поднялись выше, другие опустились под носилки, и мне вдруг пришло в голову, что это не просто почетное сопровождение. Они охраняли и оберегали меня от возможного падения, как и те восемь, которые держали носилки. Богиня богиней, а падать всё равно неприятно. Мне оставалось лишь сохранять спокойствие и ждать, когда айры доберутся до своей цели.
Однако полет продлился не пару минут. Я успела сильно замерзнуть и обругать себя за покладистость, а Орканиса за мою божественность. Наконец, летуны пошли на плавное снижение, и я увидела гору, чья верхушка плоской и гладкой, словно кто-то срезал пик гигантским ножом. Посреди огромной площадки стоял дом. Наверное, когда-то его стены были белоснежными, сейчас же время оставило на них свой след россыпью мелких трещин и дождевыми потоками, но это я смогла разглядеть, когда приблизилась к сооружению, изящному и даже величественному, несмотря на размеры.
Но прежде, чем я рассмотрела дом, я уделила внимание самой вершине. Он имела уклон, незначительный, но заметный, особенно с высоты. Когда носилки были со поставлены на каменную площадку, я сошла с них, изо всех сил стараясь не ежиться. Я ощутила тлеющие искры жизни, поискала взглядом, чему они могли принадлежать, и обнаружила давно погибший сад. От него ничего не осталось на поверхности, но под каменистой поверхностью дремали несколько корешков и семян. Их еще можно было воскресить, но стоило ли обрекать растения на гибель в будущем? Отмахнувшись от сомнений, я направилась туда, откуда ко мне взывали угасающие искры.
— Изначальная…
Жрец Тиан последовал за мной, но я подняла руку, призывая к молчанию. Сейчас я желала слышать лишь зов уходящей жизни. Айр послушно закрыл рот, и больше меня никто не отвлекал. Я приблизилась к дому, мазнув по нему быстрым взглядом, обошла и опустилась на колени. Приложила ладони к холодному камню, склонилась, вслушиваясь, а после прикрыла глаза и отпустила силу, вплетая в нее изначальные условия нового существования для погибающей растительности. Не хватало Ская и его дара. Вода помогла бы ускорить процесс возрождения… Идеальная пара. Действительно, идеальная для Созидания. С Орканисом мы не могли дать и половины того, что получили бы друг от друга с Регином.
Сердито мотнув головой, я продолжила вливать силу в угасающие искры. И вскоре они отозвались, ярко полыхнув перед внутренним взором. Тяжело, но упрямо жизнь разгорелась с новой силой. Свежие тонкие корешки зазмеились, сплелись с отжившим слоем погибших собратьев, уже ставших для них питательной средой. Скоро проклюнуться первые побеги и потянуться ввысь, дробя и побеждая камень. Жизнь вновь восторжествует над смертью и временем. Вот только процесс возрождения затянется, и не всем побегам суждено выжить. Ах, если бы дождь, хотя бы дождь…
Я подняла взгляд к небу, но оно не спешило делиться со мной влагой. Нужно будет привести сюда Ская, и тогда больше ни одной искры не угаснет раньше положенного ей срока.
— Великая Мать…
Я обернулась. Айры дружно опустились на одно колено за моей спиной, склонили головы и прижали правые кулаки к сердцу. Должно быть, они почувствовали силу Созидания, пролившуюся сейчас полноводным потоком. Даже простые смертные ощущают ее приток, наполняясь одухотворением и бодростью. Жизнь тянется к жизни.
Я распрямилась и полностью повернулась к летунам. Великая Мать. Они уже не в первый раз произносят это и, похоже, эпитет относится именно ко мне. Орканис — Отец, Ирис — Мать. Кажется, Созидающий-воздушник приплел меня к появлению айров. Это ложь, в плоть их одел мой отец, больше некому. Но и эту легенду я разрушать не буду. Пусть верят в то, во что привыкли. Оркан достаточно сделал для своих созданий, раз они продолжают жить, не забывая то, чему их учил творец.
— Мы пытались сохранить сад, но он умер еще во времена наших пращуров, — произнес Тиан, глядя мне за спину. — Прости нас, Изначальная.
— Айры не властны над временем, — ответила я и направилась к дому, уже с большим интересом рассматривая его.
Он чем-то напоминал дом моих родителей, без лишних ухищрений и вычурности, но дух воздуха ощущался в утонченной изящности орнамента, змеившегося по стенам. Приглядевшись, я поняла, что изгибы и завитушки складываются в буквы той же письменности, что украшала тело Тиана. Я мучительно поморщилась, потерла лоб, пытаясь вспомнить, откуда мне знакомо написание символов…
— Я хочу, чтобы ты знала это язык, Ирис.
Папа усаживается рядом со мной на нашем излюбленном склоне. В его руках большая толстая тетрадь в кожаном переплете. Он достает обычный грифель и выводит первый символ.
— Зачем? — спрашиваю я, с любопытством разглядывая сплетение линий.
— Не думаю, что тебе когда-нибудь пригодится язык моему родному миру, и все-таки я хочу, чтобы ты знала его. Часть тебя принадлежит тому месту, откуда пришел я, будет справедливо, если ты будешь знать о нем столько же, сколько знаешь об этом мире, — поясняет отец. — Итак, это символ — ишхам, он означает начало всего сущего, и любое послание, будь то личное письмо, или же документ в государственной канцелярии — в начале первой строки всегда ставят «ишхам». По окончании же письма ставят символ «ашхам», что означает конец пути. Различие их написание в перекрестье линий. Ишхам — черточки пересекаются вверху, ашхам