Тридцать лет под землей
Шрифт:
Поэтому, только что выйдя из пропасти, ослабевшие от усталости, мы спустились в долину и наняли машину, чтобы проехать 200 километров до селения Мазерес в департаменте Верхняя Гаронна, где должны были повидаться с родителями, вдовой и сестрой Марселя Лубена.
Аббат Эчгоррен, кюре церкви Сент-Энграс, и Андри Броссе, близкий друг Лубена, милосердно согласились нас сопровождать.
Я вернулся совершенно изнеможенный волнением и ужасной жарой августовского дня, следовавшей без передышки за шестью днями, проведенными в холодильнике пропасти.
Вернувшись в Пьерр-Сен-Мартен, мы нашли наземный лагерь поверженным в лихорадку ожидания новостей с глубины. Передовая партия отъединила телефон на глубине, предупредив, что рассчитывает вернуться не раньше, чем через три дня.
Мы хорошо знали троих людей этой squadra di punto [40] ,— это настоящие подземные бойцы, и мы были уверены, что они проникнут до самого дна пропасти.
Итак, Жорж Лепине из Баиьерес-де-Бигорре, Жак Теодор из Ганда (Бельгия) и Даниель Эпилли из Лиона идут сейчас на приступ рекордных глубин, а за ними следом — Жорж Баландро и Мишель Летрон, на которых возложено непомерно трудное дело зафиксировать топографию всех проходимых отрядом мест,
40
Передовой отряд.
Пятница 14 августа, день смерти Марселя Лубена.
Гарун Тазиев, находящийся в это время в составе геологической экспедиции в Бельгийском Конго, а в прошлом году с начала и до конца присутствовавший при агонии своего товарища, написал проникновенные строчки о последних минутах его жизни:
«Марсель издал тихий стон, первый после того, как он упал на камни. Затем второй, потом третий. Тяжелое дыхание остановилось. Жестокой борьбе наступил конец. Еще один, еще более тихий стон и… последний вздох…
Мерей склонился над ним, потом молча поднялся. Неподвижные, не произнося ни слова, мы смотрели на нашего мертвого друга.
Доктор наклонился опять, протянул руку и осторожно закрыл глаза умершему. Жак Лябейрн встряхнулся, направился к телефону и взял трубку.
Голос его был холоден.
— Алло, подъемник! Говорит Лябейри.
— …
— Марсель Лубен скончался.
— …
Да, пять минут назад Марсель умер.
Я посмотрел на часы: 22 часа 15 минут. Падение произошло 36 часов назад».
Траурную мессу одновременно отслужили в Мазерес, родном селении Марселя, в Сент-Энграсе, последнем селении долины (там он любил заходить в церковь, чтобы, как он говорил, «помолиться доброму богу Сент-Энграса»), и у края пропасти, где аббат Атту произнес очень прочувствованное слово.
После мы узнали, что передовая партия, в тот момент дошедшая до дна, остановилась, чтобы соблюсти полную чувства минуту молчания.
На следующий день, 15 августа, когда наше нетерпение дошло до крайности и нас начало беспокоить долгое молчание товарищей, в 15 часов 10 минут телефон из глубины зазвонил. Это был Лепине. Его сообщение распространилось как молния по лагерю, среди пастухов и дошло до соседнего лагеря, где карабинеры и наши запиренейские друзья ждали исхода экспедиции.
Лепине коротко рассказал, что после двух ночей, проведенных на больших глубинах, и попутного открытия и пересечения еще четырех колоссальных залов, отряд и шедшие за ним следом топографы прошли всего 2600 метров и достигли дна пропасти на глубине 656 метров.
Непосвященные, молодежь спрашивали:
— И что же говорят эти цифры?
— Они великолепные и в то же время обманывающие.
— То есть?
— Потому что самая глубокая пропасть в мире Тру де Гляз в Изере измеряется 658 метрами [41] глубины и что Пьерр-Сен-Мартен оканчивается на глубине 656 метров.
41
В спелеологической сводке Ф. Тромба (F. Trombe. Traite de speleologie, 1952, р. 351–352) пропасть в Изере (Франция) 658 м глубиной названа системой Дан-де-Кроль и под этим именем вошла в нашу карстоведческую литературу (Н. А. Гвоздецкий. Карст, изд. 2, М., 1954, стр. 212 и др.). Сейчас эта пропасть, как и пропасть Пьерр-Сен-Мартен (пропасть Лепине), исследование которой описывает Н. Кастере, уже уступила мировое первенство глубины (см. прим. 33).
Но тем не менее следовало зарегистрировать эти замечательные, хотя и обманувшие наши ожидания результаты, отдав должное твердости и щепетильной честности топографов Баландро и Летрона, не изменивших своему делу и не прибавивших к измерениям двух или трех метров, чтобы сравняться или превзойти глубину Тру де Гляз.
Я думаю, здесь будет позволительно привести краткую выписку из записной книжки Мишеля Летрона, который должен был начать свою военную службу на следующий же день после окончания экспедиции, и к его великой радости, к тому же вполне правильно, он был приписан к водолазной части.
Накануне, проработав весь день, Мишель и Жорж, наконец, поставили палатку среди невероятного хаоса, где они в большом неудобстве провели беспокойную ночь.
«Просыпаюсь, чувствую себя скверно: спина озябла, промок совершенно, сырость пронизывает всё и вся. Высовываю руку. Какой ужас! Снаружи еще в четыре раза сырее. Смотрю на часы: 9 часов — утра или вечера? Подумаем: если 9 вечера, то я проспал почти 24 часа — это слишком. Значит, 9 утра. Нужно вставать. Джо открывает один глаз и, видя меня в нерешительности, говорит без жалости:
— Девять часов утра, будем вставать и заниматься топографией.
— Опять это слово, опять то же с раннего утра. Экое свинство!
— Ничего не поделаешь, старина, надо.
— Ладно, встаю.
Натягиваю трико; я его тщетно пытался просушить в пуховом спальном мешке, затем совершенно мокрый комбинезон. Никогда мне не приходилось, проведя ночь в палатке, испытывать что-нибудь более неприятное. Ноги быстро засовываю в ботинки, зашнуровываю гетры, надеваю ремни и каску.
Джо уже встал, протирает и оправляет карбидную лампу.
— Советую тебе сделать то же, — и он протягивает «свою» коробку с карбидом, — твою сохраним до дна, — говорит он с лукавой улыбкой.
Собираясь вскипятить кофе, с досадой вижу, что спиртовка пуста. Упрекаю Джо, хотя он ни в чем не виноват, но терпеливо сносит укор. Теперь в течение трех дней у нас не будет ничего горячего. И это после того, как мы дотащили сюда эту спиртовку! Завтрак состоит из сгущенного молока, мясных консервов… холодных — и это все. Продовольствия не так уж много, и приходится экономить.