Тридцать три ненастья
Шрифт:
В общежитии у меня Василий пробыл не больше пары дней, познакомился с ребятами, вернувшимися с каникул. И собрались они в Останкинский парк искать заветную пивную времён Коли Рубцова. Федька Камалов, Игорёк Кудрявцев, Сашка Родионов, Улугбек Ездаулетов, ещё кто-то, а впереди, поводырём – Вася Макеев. Не знаю, то ли они нашли, что искали, но вернулись весёленькие и довольные собой.
Василий уехал, и начались будни без общих с ним радостей. Я снова скучала, искала по городу, откуда бы ему позвонить.
Сорокин был суров
Валентин Васильевич Сорокин пригласил зайти к нему в кабинет, усадил напротив.
– Макеев обижает?
– Почему обязательно обижает? По-разному бывает.
– Казак, забияка… Я хорошо его помню по журналу «Волга». Мы часто его печатали, встречались, спорили. Поэт он настоящий. Сейчас-то чем занимается? Служит ещё в Нижне-Волжском издательстве?
– Нет, уже не служит. Но стихи пишет, книжки издаёт.
– Денег-то вам хватает? Нина Аверьяновна жалуется, что половину стипендии ты тратишь на продукты для него. Это не дело! Два года в Москве – редкая удача. Ты собой занимайся, по театрам ходи, по выставкам… Хочешь, дам билет на встречу в Ильёй Глазуновым в концертном зале Чайковского?
– Хочу.
– Сходи послушай. Он умный человек, с русской душой. И вот ещё… Говорят, ты много лекций пропускаешь, постоянно рвёшься в Волгоград. Ревнуешь его, что ли?
– Ревную, Валентин Васильич. Вечно его заманивают в какие-то шалманы. То малярши вьются рядом, то продавщицы из овощного магазина. И как только они его находят? Мне соседка прямо говорит: «Таня, если в Москве останешься – будешь молодец. Твой сожитель весь подъезд возмущает». А он мне вовсе не сожитель, я его считаю мужем – хоть и гражданским. Уж такая любовь мне досталась!
– Ну, в Москве остаться трудно. Что здесь делать без жилья и постоянной прописки? Ладно, иди. И учти, будешь плохо заниматься – отчислим. Я не шучу.
Предупреждение Сорокина меня встревожило, но Василию я решила ничего не рассказывать. А он на том конце провода заливался соловьём:
– Т'aнюшка, скоро март. Помнишь, что у меня день рождения? Я тебя жду. Купи мне новый спортивный костюм и чего-нибудь вкусного, московского.
Есть ли у меня деньги, он не спрашивал. А денег почти не было, и я поехала в Литфонд за материальной помощью. Ещё съездила в Бюро пропаганды, попросила несколько выступлений.
– Вам обязательно в Москве?
– Можно и в Подмосковье.
– В Железнодорожный поедете?
– Поеду.
Металась я, как савраска, умудряясь лишь изредка навестить родню: тётю Клашу с бабушкой Дуней в Струнино, Олю – в Подольске, двоюродную сестру Галю – на Ждановской. Где-то мне были рады, где-то не очень. Тихая, робкая бабушка Дуня брала мою руку и грустно смотрела васильковыми глазами. Она была уже стара, лежала в постели, перемогая перелом шейки бедра. В доме к ней относились хорошо, с любовью. Но тётя Клаша могла и прикрикнуть в сердцах, если замечала слёзы в глазах матери:
– Что ты плачешь? Кто тебя обидел? Таню жалко? Она давно уже не сирота – молодая, красивая, сильная женщина! В Москве учится. Будет известной писательницей.
Бабушка пугливо смахивала слезинки и пыталась улыбнуться:
– Да, я ничего, Клаш, я ничего. А Таню всё равно жалко.
Не зная, чем меня потешить, доставала из-под подушки конфетку.
– Люся дала. Только я отвыкла от сладкого, не хочу.
У Ольги в заводском общежитии царила девичья суета: кто над книжкой сидит, кто слушает новую песню Пугачёвой «Миллион алых роз». Только сестра моя была грустна. Она очень изменилась, посуровела, стала неразговорчивой. Девчонки понимали её беду, но им хотелось жить весело. Забегали в комнату, выбегали, судачили о своём. С добрым сочувствием относясь к Ольге, соответственно и меня принимали душевно.
– Таня у нас поэтесса и муж у неё поэт! – представляла меня Оля девочкам, которых я ещё не знала.
– Да ты что??? Настоящая поэтесса? – удивлялись соседки.
В нашей молодости Ольга была для меня очень родным человеком, мы кровно нуждались друг в друге. Но пройдёт тридцать лет, и всё поменяется. Думаю, нашу дружбу надломили личные беды, усталость, козни семейных же доброхотов. Мы созваниваемся иногда, обсуждаем общесемейные проблемы, но я уже не могу сказать: «Оля, мне плохо – приезжай!» Я не узнаю её, но чувствую вечную к ей благодарность. Она протягивала руку помощи в трудных для меня ситуациях, жалела, но очень посуровела с годами.
К нашей старшей сестре Галине мы чаще ездили вдвоём, а иногда я приезжала и одна. Очень близки мы не были, но родственности не теряли. Галя отчитывала меня за хождение по морозу в тонких колготках, доставала из бесконечных мешков то гамаши, то водолазку.
– На! Постираешь, подштопаешь – будешь носить. Мне некогда вас обслуживать.
И я стирала, штопала, носила, ни в малой степени не чувствуя унижения. Ещё чего!
Галя и её муж Павел были профессорами того же МЭИ, где училась Оля. По большому счёту – очень славные люди, романтики, туристы. Но дом их меня удручал. С одной стороны – импортная мебель, большая библиотека, хрусталь, ковры, натуральные шубы. А с другой – залежи мешков и коробок, набитых лоскутками, трикотажем всех размеров, обувью про запас – всем, что покупалось в уценёнках и на распродажах. К моей учёбе на ВЛК Шмелёвы относились насмешливо.
– Таня, зачем ты занимаешься ерундой? Ну какой ты поэт? Вот Рождественский – поэт, и Евтушенко с Вознесенским!.. Их знает вся страна, книжек не достать. А тут поэт с Висожар!
Но я и на это не обижалась, лишь посмеивалась. Александр Петрович Межиров меня бы защитил, он думал по-другому. В тот памятный март я заняла у Гали пятьдесят рублей. Она дала без выкаблучивания и разрешила долг не возвращать.
Ещё одни родственники жили на Тёплом Стане. Это родная сестра Василия, Оля, с мужем Николаем и дочкой Настей. До этого Николай служил в Туркмении, на границе. Ему дали направление на учёбу в Москву. Они приехали недавно, сразу же отыскали меня в общежитии Литинститута. Я своим глазам не поверила, увидев их в дверях моей комнаты. С тех пор чуть ли не каждые выходные гостила у Васильевых. Они делили прекрасную двухкомнатную квартиру с друзьями Завгородними. Когда я приезжала, радовались все, накрывали общий стол.
В один из Васиных приездов в Москву мы отправились на Тёплый Стан. Вошли. Максимка, сын Завогородних, внимательно осмотрел Макеева и спросил:
– Дедушка, ты кто?
– Вася, – ответил Василий. И добавил в шутку: – Дедушка Вася.
Ребёнок чинно прошествовал к своим дверям и объявил:
– Таня приехала с дедушкой Васей.
Ездить к Васильевым любила и Мзия. Они очень привязались друг к другу, часто вспоминали Аджарию, где Николай начинал погранслужбу. Пусть Аджария и не совсем Грузия, но грузинке Мзии было дорого возвращаться мыслями в родные края. По тёплой погоде шли в недалёкую рощицу жарить шашлыки, Коля заранее предупреждал: