Тридевять земель
Шрифт:
— И долго вам там теперь работать? – То, что работа с танками вредна для здоровья, Артём знал уже очень хорошо.
— Здравствуйте, сэр Ортем, – Лилия положила ладонь ему на плечо. – Вам прямо и направо. Звоните, если нужна помощь.
И ушла. Не оглядываясь. На лице её долю секунды было такое выражение, словно она вот-вот расплачется.
Вот как. Ведёт себя так, словно я чем-то её обидел, подумал Артём. Она чего-то ожидала от меня, чего я не сделал. Или мне показалось?
Махать рукой на прощание здесь не принято. Более того, это трактуется совсем иначе: «пошёл, пошёл!» – так прогоняют со сцены не понравившихся актёров. Весьма грубый жест. А ведь пару раз чуть не сделал его, совершенно без задних мыслей. Мог бы и влипнуть.
Где я? Почему я здесь? Домой хочу, чёрт возьми. Даже не потому, что дома кто-то есть и беспокоится – точно есть и точно беспокоится – а потому, что чувство нереальности происходящего не желало отпускать. Казалось бы – получил, совершенно и пальцем не ударив, достаточно уважаемое положение в обществе из-за способностей, непонятно откуда взявшихся. И ощущается, если совсем честно, что он один тут бездельник. Понаблюдал: никто без дела не сидит. Лилия, когда Артёму не требовалась помощь, вовсе не прохлаждалась. О чём-то говорила с окружающими и иногда исчезала ненадолго. Артёму казалось, что пару раз он видел её, чем-то занятой – то есть, как выдаётся время, старается быть полезной. Если находят ей занятие, работает.
Когда у меня выдавалось время, я предпочитал бить баклуши, подумал Артём мрачно. Домой хочу. И первое, что сделаю – перестану бить баклуши. Много что собирался изменить в себе, на словах – пора и на деле начать. Честное слово! Он остановился и посмотрел в зенит. Никогда не верил ни в какого бога, вообще ни во что, если уж быть честным с самим собой. Но вот сейчас захотелось, чтобы там кто-нибудь был, и как-нибудь отреагировал на мысли.
Малодушие – чего скрывать – схлынуло. Артём понял, что стоит у дверей. Здесь ему и назначено.
Как только он открыл и сделал шаг внутрь, ему устроили овацию. Вот как! Когда шёл во главу колонны, в упор не видели – казалось даже, что смотрят с презрением. А сейчас…
— Вам помочь, сэр Ортем? – капитан, сэр Джеймс Батаник, встретил его первым и крепко пожал руку. Вот как! – Как устроились?
— Отлично, сэр Джеймс. Осваиваюсь. Трудно, но что поделать.
— Замечательно! Через два дня у нас долгий поход, сэр Ортем. Отдохните как следует, вам придётся труднее всех.
— Вам помочь, сэр Ортем? – поздоровался (на этот раз более формально – похлопав по плечу) сэр Тиберий Москат, известный грубиян и задира, по словам сэра Джеймса.
— Здравствуйте, сэр Тиберий, – ответил Артём совершенно машинально, безо всякой задней мысли. Заметил изумление на лице сэра Тиберия. – Тьфу! Рад видеть, сэр Тиберий. Могу вам помочь?
Сэр Тиберий громогласно расхохотался, и ещё раз хлопнул Артёма по плечу. Вот это сила! Он что, молотобойцем работал?
— Чёрт возьми, вы не лезете за словом в карман! Не беспокойтесь, меня не так легко обидеть. Проходите, проходите! Расскажите нам, как вы попали в чащу? По словам сэра Джеймса, вы спасли ему там жизнь.
О, да. Послушать байки тут любят, как и рассказать их. Поскольку вокруг уже собралась почти вся рота, то Артём, поздоровавшись со всеми, уселся за стол, и принялся рассказывать.
С подробностями, естественно. Слушали, только что рот не открыв, и всячески поддерживали повествование выражением соответствующих эмоций. Телефоны – это рассказчики, припомнил Артём. Самые знаменитые могут рассказать самую скучную по сути историю так, что кого угодно проберёт до глубины души. Что ж, надо передать историю, как следует. Поработаем телефоном.
Рассказывая, он – совершенно случайно – заметил, что за стулом сэра Джеймса стоит его хозяйка – Инес. В таком же платье, в котором она вышла поговорить давеча с Артёмом. Заметив, что Артём смотрит на неё, она улыбнулась и едва заметно кивнула. И она была тут не одна – рядом с другими бойцами, за спинками их стульев, стояли, надо полагать, их хозяйки. Интересный обычай. Причём видно, что они тут вовсе не прислуживают… а что тогда? Следят за порядком? Вдохновляют?
Ладно, это потом. Артём закончил рассказ, и получил новую порцию аплодисментов. Тут, на его счастье, другой боец предложил сэру Джеймсу самому рассказать свою версию той же истории, и Артёма не то чтобы оставили в покое, но дали возможность немного опомниться от столь значительного внимания к его персоне.
Да, раз уж пришёл – надо бы и поесть. Другие есть не забывают.
– - -
Спиртного здесь не пили. По словам Лилии, среди военных с этим строго. Гражданские, и то редко, могут приложиться – однако до положения риз никто не напивается: можно схлопотать месяц-другой общественных работ – например, в ангарах – а то и что похуже. Трезвость – норма жизни.
Страх как хотелось чего-нибудь выпить. Однако даже пиво, самый безобидный, по словам Лилии, спиртной напиток, разрешается строго по праздникам. И тем, кому сегодня или завтра в бой или в дозор, пить нельзя. Ищите другие способы расслабиться, сэр Ортем.
Что-то случилось с головой – то ли помутнело больше обычного, то ли, напротив, просветлело. Происходящее вокруг показалось нелепой игрой – их Артём повидал сотни. И хорошие, и плохие. Та, которая перед глазами, по нелепости своей в хорошие бы не вошла.
Он смотрел, и комичными – или трагикомичными – показались застольные возгласы. Битва за Рим, только подумать! Всадник верхом на танке! «Здравствуйте» как формула прощания! Нарочно ведь не придумаешь.
И Артём припомнил, в какой игре, где пафоса также с избытком, он слышал подобные интонации.
— My life for Aiur!(*) – слетело с его губ. Сам не понял, зачем произнёс это вслух. Но поздно, слово – не воробей.
Вся рота встала. И, как один, торжественно сказала:
— My life for Aiur! – на отличном (насколько мог судить Артём) английском языке. И выпили, у кого что было – стоя.
— Вы вспоминаете, сэр Ортем, – голос сэра Джеймса. – Это замечательно! Давно уже мы не слышали этих слов. Теперь когда вы вспомнили, где вы, всё остальное точно вернётся. My life for Aiur!
Артём не помнил, как оказался на улице. Помнил только, что выходил – и ни на одном лице не читалась издевка или иная неприятная эмоция; только серьёзность и уверенность. Этот возглас им знаком.