Тринадцать ведьм
Шрифт:
На сцене меж тем появляются новые персонажи. Входят Макбет и Банко. Монах заглянул в программку. В роли Макбета заслуженный артист, тот самый, местная знаменитость, Петр Звягильский. Артист немолод, с изрядным животом любителя пива; на голове его рогатый шлем с плюмажем, на плечах полосатая тигровая шкура; хвост ее волочится по земле. Шкура заметно бита молью. Видимо, шкура – одна из новаторских идей режиссера. Зал взрывается аплодисментами. Некоторые встают. Актер кланяется.
– Не помню дня суровей и прекрасней! –
Ведьмы взвывают дикими голосами. Макбет отступает, требуя ответить, кто они.
– Будь здрав, Макбет! – вопит первая ведьма.
– Будь здрав, Макбет! Будь здрав! – вторит ей другая.
– Будь здрав, будь здрав, Макбет, король в грядущем!
Третья простирается у ног Макбета, прижимается лицом к сапогу. Тот, брезгливо кривясь, отталкивает ее. Ведьма отползает, опрокидывается на спину и грозит корявым пальцем. Две другие хихикают и бормочут заклинания.
Монах наконец заинтересовался происходящим. Потом ему казалось, что он почувствовал нечто, витавшее в воздухе. Некий холодный сквознячок предчувствия. Он подался вперед и уставился на сцену, пытаясь понять, что вызвало ощущение зла. На сцене Макбет, Банко и три хихикающие старухи. Одна грозит пальцем – кривым черным пальцем протыкает пустоту – и бормочет проклятия.
Макбет подходит к краю сцены, волоча за собой тигровый хвост, вздымает руку. Тишина в зале стоит гробовая. Неприятно жужжит тусклая лампочка в одном из светильников.
Добродеев нагибается за упавшей программкой. Монах оглядывается и привстает, подавляя острое желание вскочить и прыгнуть на сцену, переживая одно из тех состояний, когда ему открывается… нечто. Когда-то это спасло ему жизнь.
Макбет вздымает руку, другой поправляет на груди застежки тигровой шкуры, снимает рогатый шлем; держит его в руке; видно, как покачиваются от сквознячка перья плюмажа. Пауза. И вдруг… Макбет вспыхивает как факел! Ведьмы вопят в ужасе; Банко бросается к товарищу и пытается стащить с него шкуру; сбрасывает камзол, пытается сбить пламя. С треском сгорают перья на шлеме. Макбет кричит и падает, взмахнув руками. Его фигура объята огнем; он больше не кричит. Монах лезет на сцену, стаскивая с себя свитер; бросается к Макбету, набрасывает на него свитер; в лицо ему полыхает пламя. Он отступает, кричит: «Леша, огнетушитель!» На сцену выскакивает человек в синем комбинезоне, в руках его огнетушитель. Из огнетушителя с шипением вырывается пенная струя…
Никто ничего не понимает, публика растерянно поднимается с кресел. Минутное замешательство, затем визг, крики и хлопанье сидений. То, что происходит на сцене, не похоже на новаторский прием культового режиссера; по залу расползается отвратительная вонь горящих тряпок.
Пламя уступает и гаснет; через пару минут на сцене лежит неподвижная обгоревшая
– Петя! Петя! – бросается на колени перед страшной грудой, трясет ее.
Публика меж тем пришла в себя и рванула из зала. Кто-то закричал: «Пожар!» У выхода началась давка, кого-то придавили, кого сбили на пол; крики, натиск, рукопашная. Вторую половину массивной двери, остававшуюся закрытой, снесли в секунды. Народ слетал со ступенек, вне себя от ужаса; раздевалку взяли приступом…
Спустя несколько минут в зале остались лишь Добродеев, растерянно топтавшийся у сцены, пытаясь рассмотреть, что случилось, да несколько фигур на сцене.
– Он что, загорелся? – Вербицкий повернулся к Банко. – Каким образом? Откуда огонь? Как это случилось?
– Не знаю! – закричал Банко. – Он снял шлем, подошел к краю и вдруг загорелся! Это было как… не знаю! Сразу! Он загорелся, как сноп! Так и вспыхнул! Сразу после пророчества. Надо «Скорую» и полицию! Может, он еще жив…
– Проклятая пьеса, – пробормотал Добродеев. – Все-таки проклятая…
– Он мертв, – сказал Монах, поднимаясь с колен.
Глава 4
Детективный клуб толстых и красивых любителей пива
Монах явился на сходку первым. Приветствовал бармена Митрича – он же хозяин «Тутси» – и уселся за столик в углу. Митрич бросил пост и подбежал. Спросил тревожно:
– Олежка, ты в курсе насчет Молодежного? Что там случилось? Говорят, актер сгорел прямо на сцене? Говорят, пьеса нехорошая… в смысле, чертовщина какая-то. Весь город как с ума сошел! Сплетни, слухи, городят такое, уму непостижимо! У Виталика Вербицкого всегда какие-то вывихи, вечно его то в суд таскают, то закрывают. Так что я не удивляюсь…
– В курсе, – ответил Монах сдержанно, оглаживая бороду. – Я там был. Я думаю, Вербицкий ни при чем.
– Ты? В театре? – поразился Митрич. – Ты был в театре и сам все видел?
– Был и видел. У них была премьера «проклятой пьесы»…
– Так и называется?
– Нет, называется «Макбет». Считается проклятой, потому что во время спектакля вечно что-то случалось – то актер скоропостижно умирал, то декорации падали. А теперь вот… тоже не избежали.
– А что случилось? Пожар?
– Нет, Митрич, не пожар. Актер, игравший Макбета, загорелся и погиб.
– Как это загорелся? Как это можно вдруг загореться? Спичку бросили или зажигалкой?
– Нет. Ты про самопроизвольное возгорание слышал? Самовозгорание?
– Самовозгорание? – Митрич наморщил лоб. – Нет вроде. А что, и такое бывает?
– Говорят, бывает. Я лично не видел. Но химики говорят, бывает. Правда, официальная наука этот феномен не признает и относит к паранормальным. Вроде полтергейста.
– И человек вот так, за здорово живешь, сгорает?