Тринадцать ведьм
Шрифт:
Он был женат три раза, как уже упоминалось ранее, и лезть в петлю в четвертый раз пока не собирался. Насчет петли – фигура речи, для красного словца, так сказать. Браки его были нормальными, даже хорошими, без скандалов и драк, а разбивались они по одной-единственной причине – сидел в Монахе зуд странствий, который гнал его по весне куда подальше. Он становился рассеянным, начинал тосковать, подолгу лежал, уставившись в потолок, видя себя у костерка на берегу быстрой речки, а в котелке булькает уха и пахнет лавровым листом. И какая женщина, спрашивается, это выдержит? Он дружил со своими бывшими, и они с радостью приняли бы его обратно, черт с ним, пусть сбегает
…Монах отпер дверь своим ключом.
– Олежка, ты? – закричала из недр квартиры Анжелика. – Кушать хочешь?
– Привет, Анжелика! Пока не хочу. Жорик дома?
– Сейчас прибудет, забежал купить хлеба.
Анжелика выплыла в прихожую.
– А кофе?
– Кофе давай, – согласился Монах. – Как детишки?
– Нормально. Марка получила двойку, стоит в углу. Куся делает уроки.
Марка, или Маша часто стояла в углу и особенно по этому поводу не заморачивалась. Ей было восемь, и характер у нее был мамин, добродушный. Куся – личный ребенок Анжелики, приданое, так сказать, зовут ее Кристина, и ей двенадцать. Девочка-дюймовочка, называл ее Монах за дробность и изящество. Она была старательной, хорошо училась и переживала из-за всякой мелочи. Не бери в голову, поучала ее Анжелика, подумаешь, тетрадку забыла! Подумаешь, замечание, подумаешь, за косичку дернули, а ты не реви, а дай сдачи! Мне бы твои заботы!
– Олежка, ты в курсе, что сгорел Молодежный театр? – спросила Анжелика, поставив перед Монахом литровую кружку отвратительного кофе. – В городе только и разговоров! Ожоговое отделение переполнено, сгорели насмерть три артиста. Ужас! Один заслуженный.
– Кое-что слышал, – осторожно отозвался Монах. – Что значит сгорел? Пожар?
– Бомба! – выпалила Анжелика. – Хотят Виталия Вербицкого извести. Он всем им поперек горла…
– Кто хочет извести?
– Ну, всякие чиновники и директор Драматического, они на ножах, зависть, все такое.
– Зависть? Чему завидовать-то?
– Ну как же! – вскричала Анжелика. – Драматический пустой, а в Молодежный билетики за три квартала из рук рвут! Вот тебе и зависть. Вербицкий – гений!
– То есть директор Драматического подложил бомбу под Молодежный? – уточнил Монах. – Чтобы извести гения Вербицкого?
– Ну… говорят, – сбавила тон Анжелика. – Знаешь, люди даром не скажут.
У Монаха было собственное мнение насчет правоты людей, но он оставил его при себе. Вместо этого он спросил:
– А что еще говорят люди?
– Ой, да разное! Ты же знаешь людей! – непоследовательно сказала Анжелика. – Вербицкий, кстати, тоже в больнице. А еще говорят, что пьеса проклятая… забыла, как называется, вроде проклятия фараонов. Лео Глюк в «Лошади» все расписал чин чинарем. Читаешь, и аж волосы дыбом! Чтобы в нашем городе такое… Ужас!
Анжелика раскраснелась, говорила бурно, размахивала руками и все время повторяла:
– Ужас!
Монах кивал, отхлебывая кофе. С кофе он, конечно, подставился – вечно забывает, что кофевар из Анжелики никудышный. Кофе, сваренный Анжеликой, мало что некрепкий, так еще и воняет жжеными перьями. Жорик такой любит, высыпает туда полсахарницы и сливок немерено. Монах смотрел на раковину, переводил взгляд на Анжелику, прикидывая, заметит ли, если он выльет туда кофе. Дверной звонок заставил его вздрогнуть. Анжелика побежала открывать, и Монах опрокинул кофе в раковину. Это был Жорик.
– Олежка, привет! – обрадовался Жорик, появляясь на пороге кухни. – Ты уже дома? Слышал новость? Молодежный вчера погорел! Говорят, шаровая молния врезала. А я ключ потерял.
– Какая еще молния?! – возмутилась Анжелика. – Бомба! Это третий ключ за год! Олежка, представляешь, он все время теряет ключи!
– Ты, Анжелка, думай, чего говоришь! Какая, к черту, бомба? Террористы? Ты бы за своим сыном следила, может, он и вытащил. Все из карманов тянет, ничего нельзя оставить.
– Нет, это Вербицкого хотят извести. Он в реанимации, неизвестно, выживет ли. Ага, давай гони на ребенка!
– Кому он на фиг нужен, твой Вербицкий? Еще бомбу на него тратить!
Пока супруги препирались, Монах вытряхнул в кофеварку полпачки кофе, налил воды и щелкнул кнопкой…
Глава 6
Встреча. Дела давно минувших дней…
Невысокая женщина в серебристой норковой шубке стояла перед новогодней витриной шикарного бутичка в мегацентре. Там было всего: елка, красивая пара – мужчина во фраке, женщина в вечернем платье, оба с бокалами, – блестки снега, Дед Мороз, всякие зверушки, гора подарков, луна и звезды. Красочно, пестро, празднично. Тонкое бледное лицо женщины отражалось в зеркальном стекле витрины; узкая рука придерживала ворот шубки. Слабо улыбаясь, она рассматривала платье женщины, ее прическу, мужчину с глупой приклеенной улыбкой, радостного Деда Мороза с посохом, Снегурочку в пышном белом паричке.
Рядом с ней остановился крупный мужчина в распахнутой дубленке. Женщина увидела его отражение в стекле витрины и отодвинулась.
– Ида, ты? – вдруг сказал мужчина. – Сколько лет, сколько зим!
Женщина оглянулась.
– Андрей! Я думала, ты уехал.
Мужчина – это был Андрей Шепель – прижал ее к себе, поцеловал руку, потом в щеку.
– Как видишь, все еще в городе. Как ты? Как Толя? Как вы, ребята? Выглядишь прекрасно, такая же красавица.
– Да ладно тебе… Ты тоже!
– Идочка, пошли посидим где-нибудь. Поговорим. Не спешишь?
– С удовольствием, Андрюша. Не спешу.
Они устроились за столиком в углу маленького полупустого кафе с видом на фонтан, где неторопливо ворочались медленные красно-золотые рыбины. Назвать их рыбками не поворачивался язык, любой хватило бы на приличный обед.
– Смотри, какие громадные рыбы, – заметила Ида. – Рыбищи! Интересно, они настоящие или выведенные искусственно?
– Да они вообще ненастоящие, из пластика. Разве природа способна создать такой китч! – сказал Шепель. – Смотри, даже не шевелятся, наверное, батарейки сели.